Косталь-индеец

Ферри Габриэль

Уже в течение минуты индеец чувствовал усиленное биение сердца, тогда он взял нож в руку, но вследствие этого ему пришлось с удвоенною силой работать свободной рукой.

Впрочем, держать нож наготове было необходимо, Обе акулы начали обгонять его, как будто хотели дождаться впереди. Когда, таким образом, эта упорная охота приняла новый оборот, индеец быстро повернул направо. Обе акулы тотчас же тоже переменили направление, но находились по-прежнему рядом.

Долгие и страшные минуты прошли, пока Косталь, принужденный продолжать свой путь направо, невольно плыл таким образом по верному пути. Он был обязан своим спасением двум страшным врагам. Радостный крик вырвался из его стесненной груди при виде трех шлюпок, внезапно показавшихся над волнами.

К несчастью, акулы преграждали ему прямую дорогу к шлюпкам, а отправившись в обход, Косталь истощил бы последние силы. С молчаливым бешенством он судорожно сжал нож и поплыл напрямик. Когда же тусклые голубовато-серые глаза хищниц уже почти в упор смотрели на него, он внезапно нырнул и через мгновение снова показался на поверхности. Рядом с ним выплыло еще какое-то серебристое блестящее тело; это была одна из акул, повернувшаяся на спину и бившаяся в предсмертных судорогах; Косталь повторил над рыбой знакомый нам со времени наводнения фокус с тигром: нырнув под нее, он распорол ей брюхо ножом. Другая акула обратилась в бегство.

Теперь Косталь имел силы лишь настолько, чтобы подплыть к ближайшей шлюпке и уцепиться за нее, и когда его с криком «ура!» вытащили из воды, он без чувств повалился на дно.

Его прибытие достаточно объяснило трагическую участь отправленной вперед лодки, и полковник тотчас догадался, в чем дело.

— Не будем отыскивать лодку, — сказал он серьезным тоном, — поплывем прямо к острову.

Затем, сняв шляпу, прибавил:

— Помолимся за души наших несчастных товарищей, в особенности, капитана Корнелио; мы потеряли храброго офицера.

После этой коротенькой надгробной речи в честь дона Корнелио шлюпки тронулись в путь.

Между тем тот, смерть которого уже оплакивали, тщетно ожидал помощи на перевернутой лодке. Несколько раз пробовал он кричать, но ветер возвращал ему в лицо его тщетные крики вместе с пеною волн. Без сомнения, Косталь утонул или растерзан акулой, думал несчастный капитан, ожидая и для себя той же участи. Но вдруг при свете молнии заметил он над волнами одну из шлюпок и человеческие фигуры. Он вздрогнул от надежды, но, когда молния потухла, на месте появления шлюпки ему виднелись только бушующие волны. Он крикнул еще раз, но его хриплый голос потерялся в завывании бури.

Тогда — возможно ли это? — при свете новой молнии он еще раз совершенно ясно увидел ту же лодку, те же фигуры, но уже в противоположном направлении. Без сомнения, шлюпка проплыла мимо, не заметив его. Волна, поднявшая его на своем гребне, снова опустилась; он потерял из вида спасителей, которые искали его там, где его не было. В порыве безумного отчаяния он едва не бросился в волны, которые играли им, как мячиком. Несчастный чувствовал себя безвозвратно погибшим и хотел прекратить бесполезную борьбу, как вдруг недалеко от него в воздухе поднялся огненный шар и описал по темному небу блестящую голубую дугу. Это была долгожданная ракета. Тогда Корнелио собрал свои последние силы и соединил их в отчаянном крике, которому отчаяние и надежда придали нечеловеческую силу. С напряженным вниманием ожидал он ответа; и в самом деле через несколько секунд услышал, к своей невыразимой радости, другой крик, заглушаемый воем ветра, то был голос индейца.

Корнелио продолжал кричать беспрерывно, пока наконец его охрипшее горло отказалось издать хоть малейший звук. Каждый раз он слышал ответный крик, подобный отдаленному эху; и все-таки молния освещала перед ним только безлюдную бушующую водяную пустыню. Наконец, одна из шлюпок подплыла. Руки Косталя и Галеаны схватили его и перетащили с киля лодки в шлюпку. Да и вовремя, потому что, как и Косталь, капитан без чувств повалился на дно шлюпки.

Читатели без труда догадаются, что тут произошло. В то время как шлюпки удалялись от дона Корнелио, не заметив и не услыхав его, индеец очнулся и в нескольких словах рассказал о случившемся.

Тотчас дали условленный сигнал и двинулись по указанному индейцем направлению. Как опытный моряк Косталь рассчитывал найти то место, где он оставил своего товарища по несчастью. Минуту спустя крик Корнелио долетел до сидевших в лодке, и капитан был спасен. Несмотря на тревогу, поднятую галиотом, три шлюпки беспрепятственно сумели пристать на противоположной стороне острова, так как в бурную ночь гарнизону было крайне трудно соблюдать необходимые меры предосторожности. Корнелио все еще лежал без чувств и пришел в себя уже на берегу Ла-Рокета.

— Где мы? — спросил он Косталя, стоявшего подле него в толпе солдат.

— Где же мы можем быть, как не на острове? — отвечал индеец.

— Но как же мы сюда попали?

— Очень просто. Кто же мог предположить, что несколько десятков человек осмелятся пуститься в море в такую бурю? Разумеется, никто. Поэтому ни один испанец не подумал о нас, и мы высадились беспрепятственно. Пушечный выстрел с галиота приписали какой-нибудь иной причине.

— Почему полковник медлит с нападением?

— Мы не знаем, где неприятель. Как видите, ночь темнее ада; нам придется подождать до рассвета.

В то время как Косталь разговаривал с доном Корнелио, шел второй час ночи. Буря свирепствовала с неослабевающею силой, и море, сильно бившееся о берег, угрожало разорвать причальные канаты шлюпок и, таким образом, уничтожить последнюю надежду на спасение в случае неудачи. Неожиданно Косталь и Корнелио заметили человека, который спускался с берега, как им показалось, с тем, чтобы закрепить узлы канатов. Действительно, человек наклонился, но тотчас же вслед за тем им послышался лязг железа о какой-то предмет.

— Что он там делает? — спросил капитан у Косталя.

— Клянусь душою моего отца! Он режет канат! — отвечал индеец.

Оба бросились к неизвестному и при бледном свете, отражавшемся от пены морского прибоя, с удивлением узнали самого полковника Галеану.

— А, это вы, капитан, — сказал Галеана. — Помогите-ка мне перерезать канаты; они тверды, словно деревянные!

— Как, перерезать канаты? А если нам придется отступить, что мы будем делать?

— Вот этому-то я и хочу помешать, — отвечал полковник, улыбаясь, — когда существует возможность отступления, дерутся скверно, а я хочу, чтобы наши солдаты дрались хорошо.