Косталь-индеец
Шрифт:
Нетерпение и гнев одержали верх над прирожденной робостью бывшего студента — он принял отчаянное решение напасть врасплох на задумавшегося врага и убить его. Без шума оставил он свое убежище и был уже в нескольких шагах от человека в плаще, когда сильный порыв ветра откинул капюшон, закрывавший лицо неизвестного. Дон Корнелио содрогнулся, увидав искаженные черты мертвого. Ему разом стало все ясно; теперь он знал имя этого человека, казненного на месте своей измены; знал и имя его палача, нож которого еще торчал в груди убитого. В ужасе поспешил он перейти через мост, но донесшиеся со дна ущелья голоса остановили его. Он услышал, что его зовут по имени, и вскоре затем Косталь и Брут вышли из ущелья недалеко от него.
Капитан прежде всего спросил Косталя:
— Так ты с самого начала знал, кто была таинственная личность в голубом плаще?
— Нет, — отвечал Косталь, — но эта игра в прятки возбудила во мне подозрение. Я знал, что Пепе Гаго всегда закрывает свое лицо, чтобы не быть узнанным. Поэтому, когда я увидел того человека в одной из лодок, сразу направился к нему; ветер распахнул его плащ, и я узнал предателя. Мне стоило большого труда догнать его…
— Я видел, как ты бросился за ним, — перебил индейца капитан, — и, беспокоясь о вашей участи, отправился один в эти горы. Кроме того, я хотел пройти в наш лагерь, потому что мой гребец, вероятно, заснул и был унесен в море.
— А мы, — сказал Косталь, — укрылись на дне ущелья для того, чтобы помешать унести жертву нашего правосудия, но увидели вас и поспешили навстречу.
— Оставьте этого несчастного, — сказал капитан. — Пусть его соотечественники воздадут ему последние почести по своему обряду. Месть должна прекратиться со смертью.
— Будь по вашему, — кивнул Косталь, — мое дело сделано и клятва исполнена.
Немного времени спустя трое товарищей дошли до мексиканского лагеря, где генерал с удовольствием выслушал их сообщение о победе над испанскими шлюпками. Затем капитан Корнелио предался столь заслуженному в этот день отдыху.
Глава IX. ДОН РАФАЭЛЬ НА ГАСИЕНДЕ ЛАС-ПАЛЬМАС
Взятие острова Ла-Рокета через несколько месяцев повлекло за собой сдачу крепости Акапулько, вследствие чего вся южная часть провинции Мексико от Тихого океана почти до самой столицы подчинилась мексиканскому генералу.
Перенесемся в провинцию Оахака, куда Морелос собирался теперь перейти с оружием, и займемся другими событиями, происшедшими в том же 1812 году.
Стояло знойное июньское утро; дождливое время года еще не начиналось, и солнце палило немилосердно пыльную равнину Гуахуапана, представлявшую теперь печальную картину разрушения и опустошения. В передней части равнины развевалось испанское знамя над палатками лагеря королевской армии, дальше у подошвы темно-голубой цепи холмов возвышались дома и полуразрушенные ядрами церкви городка Гуахуапан. Пространство между испанским лагерем и городом было усеяно трупами людей и лошадей, над которыми лениво носились стаи черных коршунов.
Полуразрушенные дома Гуахуапана были соединены наскоро сделанными земляными брустверами; перед ними, против испанского лагеря, находилась еще линия незначительных укреплений. Эти укрепления уже в течение ста дней успешно защищал полковник Валерио с тремя сотнями человек против полуторатысячной испанской армии.
Читатели еще со времени наводнения знают Валерио как благочестивого человека; без сомнения, он и здесь сумел передать свое благочестивое настроение соратникам, поскольку время от времени до королевского лагеря доносилось из осажденного города пение псалмов.
Прежде всего посмотрим, что делается в лагере.
Рано утром в лагере появился всадник в костюме вакеро. Он вел за узду прекрасную карую 9 лошадь и говорил, что имеет поручение к полковнику Рафаэлю. Двое драгун получили приказание проводить его к полковнику; они привели его к большой палатке и передали слуге полковника.
— Как вас зовут? — спросил слуга у вакеро.
— Юлиан, — отвечал незнакомец. — Я служу на гасиенде Дель-Валле и имею важное поручение к ее теперешнему владельцу — дону Рафаэлю.
9
Карый — масть лошади, темно-коричневый (каштановый) цвет.
— Я доложу полковнику, — сказал слуга и вошел в палатку.
Он нашел своего господина надевавшим парадный мундир, так как полковник собирался отправиться на военный совет.
— Хорошо, — отвечал полковник, выслушав доклад слуги, — я знаю этого человека и ручаюсь за него; пусть его освободят. Через десять минут введи его сюда.
Слуга вышел, чтобы сообщить об этом приказании; оба драгуна удалились, и вакеро стал дожидаться, когда ему можно будет передать свое поручение. Мы воспользуемся этим временем, для того чтобы рассказать историю дона Рафаэля с того момента, когда он, оставив могилу убитого отца, отправился в Оахаку, до настоящей минуты. Прибыв в город, он тотчас просил губернатора дать ему отряд для преследования мятежников и убийц его отца. Губернатор, располагавший немногочисленными силами, выразил сожаление, что не может исполнить этой просьбы, но указал просителю на одного испанского капитана по имени Кальделас, собиравшего в окрестностях Оахаки отряд сторонников Испании. Дон Рафаэль, подстрекаемый жаждой мести, немедленно присоединился к капитану Кальделасу, когда тот выступил против банды Антонио Вальдеса; они настигли бандита на вершине холма Чакухуа, где Антонио Вальдес устроил укрепление, и несмотря на отчаянное сопротивление выбили его с занятой позиции.
Вальдес спасался бегством, когда услышал позади себя хриплое дыхание коня, мчавшегося за ним во весь опор. Это был жеребец дона Рафаэля, который скоро догнал бандита. Они сразились, вакеро не смог увернуться от лассо дона Рафаэля. В следующую минуту, выброшенный из седла злодей ощутил себя стянутым веревкой, и волочился по земле за лошадью своего врага. Через несколько минут Вальдес был мертв, и никто бы не мог узнать его изуродованного лица, если бы чья-то рука не надписала над его головой, пригвожденной к воротам гасиенды Дель-Валле, его имени, равно как и имени его судьи.
Но еще оставались в живых двое убийц, Арройо и Бокардо, которым какое-то время удавалось спасаться от упорного преследования. Наконец, спустя более двух месяцев после гибели Вальдеса, распространился слух, что они покинули провинцию, чтобы с остатками своей шайки присоединиться к армии восставших.
Мы должны упомянуть еще о том, что оба капитана превратили гасиенду Дель-Валле в настоящую крепость. Она была снабжена пушками и могла оказать сопротивление всем местным революционным силам.
В это время Рафаэль получил приказание главнокомандующего армией, вице-короля, снова занять свой пост в драгунском полку.
Однако, прежде чем исполнить приказание, он решил посвятить один день своим сердечным делам и отправиться в Лас-Пальмас, чтобы объяснить там свой образ действий.
В течение долгого времени законная гордость не позволяла ему оправдываться; да и мог ли сын, мстивший за отца, просить извинения в том, что исполнял эту святую обязанность? Но когда он вспоминал, как горячо высказывался некогда в доме дона Сильвы в пользу восставших, то не мог не сознаться, что хотя его переход на сторону испанцев мог быть оправдан в глазах дорогой ему семьи убийством отца, но совершенно неизвинительно то, что он не только лично не сообщил о причинах этого перехода, но даже не счел нужным послать объяснительное письмо. Семейство Сильва теперь навсегда отреклось от него, — а если Гертруда и не сделала этого, то должна была скрывать свои слезы от старого отца.