Косталь-индеец
Шрифт:
В ту же минуту исчезли и акулы. Во время этой сцены дон Корнелио стоял рядом с Косталем на корме; вслед за ударом ядра, унесшего двух солдат, ему показалось, что передняя часть лодки опускается, и в то же время Косталь воскликнул:
— Лодка не слушается больше руля!
— Что это значит? — спросил Корнелио, не на шутку испуганный новой бедой.
— Это значит, что проклятое ядро пробило борт в передней части под форштевнем, и лодка погружается носом в воду.
Крик несчастных, находившихся на носу и уже очутившихся по пояс в воде, подтвердил капитану горькую истину слов Косталя.
— Великий Боже! — воскликнул он. — Мы
— Не двигайтесь и не теряйте хладнокровия! — приказал ему Косталь.
Теперь из глубины вод послышались странные голоса и на крыльях ветра долетели до слуха потерпевших крушение. Небо омрачалось все более и более, море было так же черно, как небо. Скоро сверкающие молнии разорвали плотную завесу туч, и ветер начал срывать гребни волн.
Отвратительная морская свита наших пловцов — акулы опять показались на поверхности и, отяжелев от только что съеденной добычи, медленно плавали вокруг полузатопленной лодки, которая принимала все более и более отвесное положение. Двое солдат исчезли под водой и уже не показывались более, за ними последовал третий; акула сорвала его с доски, за которую он судорожно уцепился.
При этом кошмарном зрелище полумертвый от страха дон Корнелио с таким жаром стал призывать своего патрона и всех святых, что явно обнаружил свой величайший испуг.
Косталь молчал и, очевидно, владел собою, но с беспокойством озирался вокруг. Еще двое людей погибли, так как вода, затопляла носовую часть и все более и более наклоняла лодку, так что на корме становилось все труднее и труднее держаться.
— Умеете вы плавать? — спросил Косталь.
— Совсем немного: могу продержаться на воде в течении нескольких минут…
— Хорошо! — лаконично сказал индеец, и прежде чем дон Корнелио успел понять его намерение, Косталь, в ту самую минуту, когда волна наклонила лодку влево, так сильно толкнул ее в ту же сторону, что она совершенно перевернулась.
Капитан исчез под водой так быстро, что не успел вскрикнуть; но тут же почувствовал, что кто-то ухватил его за камзол и тащит на поверхность. Косталь держал его одною рукою, другою же цеплялся за лодку, которая повернулась вверх дном.
— Не бойтесь ничего, — крикнул индеец и мощным рывком поднял несчастного капитана так высоко над водою, что тот успел взобраться верхом на киль лодки. Секунду спустя индеец уселся рядом с ним.
Из одиннадцати храбрецов остались в живых лишь они двое.
Испуганный взгляд дона Корнелио блуждал по неизмеримому водному простору, который начинал реветь под своей мантией из пены и брызг.
— Я пожертвовал двумя солдатами ради вашего спасения, — сказал Косталь. — Через четверть часа лодка пошла бы ко дну и все бы погибли, кроме разве меня. Теперь мы двое будем носиться по морю по крайней мере до тех пор, пока волны не увеличатся значительно или шлюпки не подберут нас.
Капитан невольно вздохнул при мысли о погибших товарищах; но не осмелился упрекнуть верного, хотя и грубого Косталя в жестокости. Он ограничился тем, что помолился про себя за души усопших. В то время как он молился, глаза индейца старались проникнуть сквозь завесу мрака; но участившиеся молнии освещали только грозное море, несколько подальше — черный силуэт острова и на заднем плане массивные стены цитадели. Шлюпки исчезли из виду, и крики потерпевших кораблекрушение остались без ответа. Теперь, по-видимому, даже индейца оставило его непоколебимое хладнокровие, по крайней мере лицо его заметно омрачилось,
— Удивляюсь, — сказал индеец, прерывая молчание, — что шлюпки не тронулись с места после выстрела. Это дурной знак: обыкновенно полковник, не долго думая, решает наступать.
— Что же нам теперь делать? — с отчаянием воскликнул капитан.
— У нас не остается большого выбора: шлюпки либо ожидают нас, либо плывут к острову; предполагать, что они вернулись назад, нелепо. Когда генерал приказывает напасть на какой-нибудь пункт, назад не возвращаются, не сделав по крайней мере попытки исполнить приказ. И поскольку я еще могу доплыть до шлюпок…
— Доплыть до шлюпок? Что ты задумал?
— Почему бы не попытаться?
— А наши товарищи, растерзанные акулами?
— Я знаю наверняка, — сказал индеец беззаботным тоном, — что могу без опасения проплыть среди акул. Я десятки раз проделывал такое просто из хвастовства, а теперь, когда от этого зависит наше спасение, и подавно должен попытаться.
Мысль остаться в одиночестве пугала капитана; но и мысль о неминуемой и близкой смерти, в случае, если он удержит при себе Косталя, была не менее ужасна. Он медлил с ответом, и Косталь, приняв его молчание за знак согласия, воскликнул:
— Как только я доплыву до шлюпки, то скажу, чтобы пустили сигнальную ракету, она будет знаком, что вы можете надеяться; не забудьте потом время от времени кричать.
С этими словами индеец ринулся головой вперед в воду и показался на поверхности моря уже на довольно значительном расстоянии от лодки. Смущенный капитан, оставшись так внезапно один, уже за ближайшей волной потерял из вида своего товарища; однако ему показалось, что ветер донес до него неопределенные слова ободрения. Затем он уже ничего не слыхал, кроме завывания ветра и шума волн, ударявшихся о корпус лодки.
Последуем за неустрашимым индейцем, который, вынырнув, действительно крикнул несколько слов своему товарищу, затем взял в зубы нож и огляделся вокруг.
Он сделал это не из трусости, а из предосторожности.
Две акулы плыли вслед за ним, несмотря на то что были совершенно сыты, — одна по правую сторону, другая — по левую, на расстоянии нескольких метров. Как ни опасно было подобное соседство, но привычка к акулам при ловле жемчуга, непоколебимая вера в предназначенную ему глубокую старость, наконец, мысли о том, как отыскать шлюпки среди бушующей стихии, — все это заставляло индейца обращать на своих опасных спутников так мало внимания, что только время от времени он оборачивался и смотрел, далеко ли акулы; разумеется, он заметил, что их плавники все более и более приближались.
Однако его главной заботой по-прежнему было отыскать шлюпки, от которых зависело спасение его и капитана. Рассекая волны быстрыми и сильными взмахами рук, он часто поднимался высоко над водою и осматривался, но его взгляд повсюду встречал только седые гребни волн и мрачный пустой горизонт.
Как бы ни был силен и неустрашим пловец, его дыхание наконец становится затруднительным вследствие продолжительного напряжения, в особенности, если он держит в зубах нож, который мешает ему вздохнуть полной грудью. Тем не менее Косталь ни в коем случае не мог бросить свой острый клинок — единственную защиту от акул, находившихся теперь уже на расстоянии трех метров.