Костер и Саламандра. Книга 1

Далин Макс Андреевич

Конечно, король поворчал насчёт тёмных обрядов, но в кресло всё-таки сел. И уже к обеду почувствовал себя немного бодрее, даже назначил на завтра Малый Совет. К вечеру мы с Виллеминой соблазнили его съесть чуть-чуть яблочного мусса – и я сделала вывод, что моя защита паршивенько, но работает.

Когда к Гелхарду пришли его камергер и лейб-медик, я подбила Виллемину сходить в большую приёмную и в зимний сад – и вообще прогуляться по той части Дворца, где обычно живёт королева. По-хорошему, надо бы было сходить и к Эгмонду, но

это мы отложили на потом. Встретим – значит, встретим. Нарываться специально не хотелось.

Конечно, ходить туда было всё равно что купаться в пруду с пиявками, – по крайней мере, меня точно так же передёргивало от одной мысли. Но информацию мы получили полезную.

Тётя Минда, герцогиня Минаринда Солнцегорская, поймала Вильму, чтобы справиться о здоровье государя. Слащавая, улыбчивая, сюсюкала, выражала печаль и огорчение, промокала сухие глаза платочком и снова улыбалась – в общем, профессиональная придворная дама, цельнолитая из чугуна, которая может удушить младенца в колыбели и глазом не моргнуть. Но Вильма держалась очень светски, а я с ходу начала кое-что узнавать.

– Всё-таки, – сказала мне Минаринда, – у вас неприятная игрушка, милочка. Необычная, этого не отнять. Сделана просто виртуозно. Но, согласитесь, не каждому приятно смотреть на собачьи кости.

Я чуть было не огрызнулась, но меня опередила моя принцесса.

– Вы очень отстали от моды, тётушка Минда, – смеясь, сказала Виллемина. – Я говорю о моде Перелесья, мы тоже отстаём, что поделать… Агранда Черноельская недавно показывала мне прелестный шёлк, расписанный в Перелесье модным узором: маленькие скелетики и бабочки-бражники с черепами на спинках. Такая прелесть!

– Фи! – воскликнула Минаринда.

– Напротив, – возразила Вильма. – Фи – плебейский страх вместе с отвращением, смешное жизнелюбие краснощёких крестьянок. Даже у нас в Прибережье такой образ мыслей уже никто не носит. Современная девица, если она хочет казаться интересной, должна быть бледной, холодной, бесстрашной и интересующейся Сумерками, а даме пристали разочарование и мрачная философия.

– Ах, душа моя, я никогда не смогу это принять! – фыркнула Минаринда.

– Но вы слушаете романсы Серебряной Моли, – улыбнулась Вильма.

– О, это другое! – У Минаринды даже щёки вспыхнули. – Это искусство! Высокое искусство!

– Да-да, Моль дивным голосом поёт: «Кто противиться Зову в силах? Поманил – и к тебе за Межу от земных удовольствий унылых, не оглядываясь, ухожу», – кивнула Вильма. – В романсе говорится о девице, влюблённой в сущность из Сумерек и выбравшей посмертие… не вы ли напевали этот романс на вечере у Биби?

– Одно дело – прелестная музыка, даже если слова романса… э… спорны, а другое – собачьи кости и черепушки на подоле платья, – возразила Минаринда, багровея.

– Дорогая моя, я только хочу вам помочь, – мурлыкнула Вильма с нежной улыбкой. – Дама слишком консервативная, отрицающая новизну и вспоминающая о прошлом с печальными вздохами, может показаться кому-нибудь старше своих лет.

Лицо Минаринды так налилось кровью, что я испугалась, как бы она не лопнула. Слушающие разговор девицы в модных лилово-серых туалетах светски и змейски заулыбались, вместо того чтобы по-плебейски захихикать.

– Я ведь не отрицаю всё… – заикнулась Минаринда.

Но Вильма, смеясь, качнула головой:

– О, нет-нет! Частично – это ещё хуже! Леди снисходит с высоты прожитых лет… Свет простит это мужчине, но не женщине.

– Вы тоже так считаете, дорогая? – спросила меня одна из лилово-серых девиц.

– Конечно! – сказала я. – Это же забавно. В Перелесье я не бывала, но у моря принято не оплакивать, а высмеивать страхи, Судьбу и все эти темы для слезливых баллад. А ещё я не люблю, когда цепляются к моей собаке: это подарок моего покойного отца, она мне очень дорога.

– Это смелый эпатаж, – сказала вторая девица.

– Каждый выбирает по себе, – я только плечами пожала.

Теперь нас окружали дамы, и я догадалась, что почти все они – из Перелесья. Наши – только несколько фрейлин, которые делали вид, что пытаются нас поддержать. На самом деле, как я поняла, им было интересно, действительно интересно.

Я думала, что среди свиты Минаринды может затесаться некромантка, но нет: они все были простушки. Лохушки, сказала бы я: их тянуло ко мне, как лохов в балагане. Побояться.

А Виллемина блистательно поставила дело так, будто затеяла взять в свиту некромантку исключительно моды ради. И я стала подыгрывать как могу.

Мы с Вильмой даже пошли в музыкальный салон, я усадила Тяпку около рояля и сбацала так лихо, как смогла, похабную шансонетку:

Вы казались милы и лукавы, как козочка,Вы внимательно слушали, но ни слова в ответ.В томном вальсе кружил я ваши нежные косточки —И тихонько поскрипывал ваш изящный скелет.То качнёте плечом, то головку опуститеИ с улыбкой фарфоровой вы следите за мной.Вы всегда молчаливы, моя мёртвая спутница, —И одним уже этим вы милее живой!

Мой Дар лежал на дне души, серый и пушистый, как пепел: не было в этом салоне никого опасного. Я подмигнула Вильме, чтобы дать ей это понять, – и мы три четверти часа весело валяли дурака, изображая богемных девиц из какого-нибудь сомнительного столичного вертепа. Нас не отпускали. Удалось удрать, только когда Вильма прижала ладони к щекам и воскликнула: «Ах, нас ведь ждёт государь!»

Мы выскочили из салона бегом, Тяпка летела за нами – и нам вслед буквально аплодировали.

Вот это номер!