Шрифт:
Израиль Моисеевич Меттер
Костер
Грузовик с мебелью подгромыхал к поселковому Дому культуры засветло. Баянист Толик - мужчина немолодой, но все еще Толик - выпрыгнул из кабины прямо в сугроб и, заснеженный до колен, взбежал по ступеням.
Промчавшись сквозь пустое фойе, он влетел в кабинет директора. Очки у Толика запотели, никого не различая в тумане, он крикнул с порога:
– Привез, Анна Григорьевна!.. Водитель психует, надо разгружать...
У Анна Григорьевны шла летучка - обсуждали киномеханика Костю. Дело это было привычное, Костю в Доме культуры любили и именно потому всякий раз набрасывались
Однако тут вломился в кабинет Толик, и Костю тотчас позабыли, бросились к дверям. Правда Анна Григорьевна посулила ему на ходу: - С тобой еще разберемся! И он кинулся вслед за всеми.
Персонал Дома уже облепил грузовик. Водитель, выпрошенный у соседнего совхоза, отвалил борта машины и хмуро курил в стороне, примериваясь, на что бы остервениться; он даже завел было специальным сволочным тоном:
– У меня резина лысая, рулевые тяги на соплях, я в ремонте стою...
Но Анна Григорьевна сунула ему в просторную лапу подотчетную пятерку, и водитель захлебнулся. Злая судорога сползла с его лица, он сказал:
– Другой разговор, - и начал помогать разгружаться.
Полсотни стульев для малого зала внесли по цепочке в фойе, они были свеженькие, остро пахли лаком. С двумя мягкими креслами и сервантом прокантовались изрядно - они не втискивались во входную дверь, пришлось отбивать вторую створку. Кладовщик расшиб топором палец и помянул недобрым матом ремстройконтору. Напрудили холода в фойе, натоптали грязи, но вся новая мебель была наконец перетаскана сюда.
Здесь оглядели ее, поплюхались в креслах, испытывая их упругость, отдышались на стульях.
Художник Дома культуры Петя Лобанов подвигал стеклами серванта.
– Теперь, Анна Григорьевна, - сказал Петя Лобанов, - будет у вас в кабинете интерьер.
Петя не учился на художника, был самоучкой, и классов окончил немного - семь, но работал по своей специальности давно. В окрестных совхозах его нарасхват укланивали для нужд наглядной агитации. Он хорошо рисовал на фанере и на железе перевыполнение планов, натурально изображая рогатый скот, свиней и кур. В неотложных случаях у него получались с фотокарточек и знатные люди. Была у него в подвале Дома культуры мастерская, тут он писал афиши для танцев и кино. Жил Петя Лобанов в полном достатке, даже покупал книги в уцененке и знал кое-какие слова по искусству с приблизительным смыслом. В Доме культуры Петя держался особняком, отчаянно ревнуя свою жену, бухгалтера Галю. Хотя она и соблюдала ему верность по всем статьям, но, будучи приветливой, производила ненужное впечатление. За это впечатление Петя и тиранил ее своей ревностью.
Сгрудив в фойе привезенную мебель и передохнув на ней, сотрудники доделали работу до конца: вынесли из директорского кабинета старомодный буфет, поношенные кресла и втащили туда обновку.
Когда зажгли полный верхний свет и настольную лампу, все ахнули от распахнувшейся перед ними красоты. Художник сказал:
– Сюда бы еще трюмо, Анна Григорьевна, и получится у вас замечательный тет-а-тет.
Кладовщик же Федор Терентьевич сформулировал гораздо точнее:
– С новосельем бы надо, Анна Григорьевна. По мелочи наскреблось у каждого. Магазин уже был закрыт, но продавщица винного отдела жила неподалеку, кладовщик сбегал к ней, она отпустила ему в форточку пол-литра белого, бутылку вермута и кулечек помадки.
В старом буфете у Анны Григорьевны стоял юбилейный набор фужеров, подаренный шефами для клубных "Огоньков". На письменном столе расстелили газету. Заглянул в дверь участковый, он был в активе Дома культуры - на вечерах самодеятельности художественно свистел народные мелодии. Налили и ему. Выпили хоть и по-быстрому, но культурно. Коллектив был крепкий, дружный. Если и отмечали вот так радостное событие в директорском кабинете, то попусту не болтали, говорили дело в рабочем порядке.
И сейчас посидели-постояли недолго, а перед уходом Анна Григорьевна объявила:
– Завтра будем списывать старую обстановку. С утра утвержу в сельсовете комиссию. Федор Терентьич, у нас в кладовой солярка еще есть? Кладовщик ответил, что литров десять сыщется.
– А не мало будет?
– Вообще-то, маловато. Смотря по погоде. Киномеханик сказал не к месту: - Товарищи, маленькое объявление: я в Главкинопрокате индийский фильм выцыганил. Нулевым экраном, две серии, очень переживательный...
Сотрудники оживились было, но Анна Григорьевна сказала, чтоб расходились по домам. А киномеханику велела: - А ты, Костя, останься.
Дверь кабинета она прихлопнула на французский замок и не прошла за свой письменный стол - опустилась в новое кресло. Косте сказала: - Не подпирай стенку. Садись. Тяжело вздохнув, он сел во второе новое кресло.
– Думаешь, мне приятно с тобой разбираться?
– спросила Анна Григорьевна и тоже вздохнула.
– Ребенка бы хоть своего пожалел.
– Я жалею, - сказал Костя.
– Всю получку отдал Тоське, до копейки.
– А на какие шиши с Люськой гуляешь?
– Мы не гуляем, - сказал Костя, - А как же это, интересно, называется?
– У меня к ней чувство.
– Ну и что? Значит, у каждого будет чувство, и он, задрав хвост, побежит от семьи?
На этот вопрос Костя не сумел ответить. Он маялся в кресле. Анне Григорьевне, женщине доброй, тоже было тошно; ее сын прошлым летом разошелся с женой, оставив ребенка. Все материнские слова и горючие слезы она уже извела, убеждая сына, и теперь на долю Кости остались одни ошметки.
– Подумал бы ты над своим моральным обликом, - сказала Анна Григорьевна.
А Косте хотелось помочь ей, он видел, как ей трудно с ним, знал, что в районе с нее спрашивают за него - Тоська писала заявления повсюду.
– Меня в Первомайское зовут, - тихо сказал Костя.
– Если хотите, я туда перейду.
– А думаешь, в Первомайском тебе аморалку спустят?
– Там директор совхоза крепкий мужик. Бывший генерал, - пояснил Костя.
– Клуб недавно поставил. Он отбодается.
– Не отпущу, - поднялась Анна Григорьевна. На этом их беседа закончилась. С утра Анна Григорьевна пошла в сельсовет. Председатель, человек недавний, - говорили, из моряков, - сперва не мог взять в толк, какая комиссия и для чего. Анна Григорьевна рассказала, он снова не понял.
– Сельсовет-то здесь при чем?
– Мы подчиняемся вам, Сергей Иваныч.
– Но мебель принадлежит Дому культуры? Вы за нее отвечаете?