Оценщик

Израиль Моисеевич Меттер

Оценщик

Я из мебельного, - сказал Карев.
– Вы приглашали оценщика.

Пожилой осанистый мужик впустил его в квартиру. Карев снял свое вымокшее пальто, пристроил его с краю просторной вешалки. И мокрые калоши скинул у самых дверей.

В прихожей было чисто. Хозяин повел его по комнатам, показывая мебель.

Вещи были малоинтересные: платяной шкаф, ясеневый, требующий ремонта, письменный стол, дубовый, с тумбами, кресло, правда, ценное, вольтеровское, на любителя - если его привести в порядок, то оно пройдет в магазине хорошо, быстро. Это кресло Карев не стал особо осматривать, только кинул на него боковой взгляд, вроде оно и не привлекало его вовсе. А шкаф, стол и еще кое-какие случайные мелочи он исследовал подробно, перечисляя вслух их недостатки.

Однако хозяин квартиры и сам не выражал какого-нибудь острого интереса к оценке своей мебели. Он сказал:

– По мне, стояли бы они тут до самой моей смерти. Да вот дочка с мужем надумали заводить новый гарнитур.

– Но вы уполномочены продавать эти вещи?
– спросил Карев. Он устал, это была седьмая квартира за сегодняшний день.

– А кто меня уполномочит?
– сказал хозяин.
– Мебель моя, хочу продам, хочу - сожгу.

По давней привычке, уже ненужной сейчас, Карев взглянул на него внимательней, прикидывая, что за человек. Ни к каким выводам Карев не пришел - человек как человек. Пенсионер, наверное. Может, отставник, хотя вряд ли.

Да на кой мне черт все это теперь знать.

Поскрипев дверкой шкафа и подвигав перекошенными ящиками письменного стола, чтобы еще раз продемонстрировать их изношенность, Карев назвал цену вещей.

– Окончательно?
– спросил хозяин.
– Окончательно, - сказал Карев.
– А кресло?
– С креслом - проблема. Не пойдет оно у нас, наверное. Громоздкое. В новые дома его вносить через окно.
– Ну и бог с ним. Я его на помойку выставлю. Добрые люди подберут.
– Зачем же на помойку? Десятку могу предложить.

Так они и сговорились. Карев пометил на бумажке все согласованные цены, записал телефон магазина - завтра с утра можно справиться, когда машина придет за мебелью. Внизу он расписался.

Хозяин взял в руки бумажку, всмотрелся в роспись и спросил:

– Это у вас какая буква стоит?
– Буква "Я", - ответил Карев.
– Меня зовут Яков Степанович.
– Понятно, - сказал хозяин.
– Здравствуйте, Яков Степанович.
– Здравствуйте, - сказал Карев.

– Дай господь памяти, - задумался хозяин.
– Под какой же фамилией вы меня последний раз брали?.. Серегин я тогда, кажется, был.
– Серегин, Антон?
– быстро спросил Карев.
– Убей - не помню, может, и Антон... А я вас сразу признал, Яков Степанович: еще вы пальто снимали в прихожей, я подумал - ищет кого-нибудь Яков Степанович. Только не мог взять в толк, зачем вы ко мне-то пришли. Я ведь этими делами с войны не занимаюсь. Серегин засмеялся.
– А под оценщика вы здорово ловчите. Не знавши, не различишь.

Карев сказал:

– Уволился я из милиции, Серегин. Пятый год работаю в мебельном комиссионном.
– По болезни?

– Да нет, здоров я. А ты-то на пенсии?
– Сто целковых дали. Не жалуюсь... Дочка у меня кончает торговый техникум, зять - экономист. Жить можно, Яков Степанович. Спасибо вам - дали мне тогда чистый паспорт.

– А у тебя почему такая большая пенсия?
– спросил Карев.
– Ты где работал последнее время?
– Шофером-дальнорейсовиком. Водил МАЗ.
– Калымил небось?

– Сказать по совести, случалось. Но не рядился, брал, сколько дадут. Создавал людям удобство... А вы правда уволились, Яков Степанович, или шутите?
– Правда. Серегин покачал головой.

– Такой были работник, это ж поискать! Вы нашего брата разматывали будь здоров. Известно было: раз попался к Кареву - колись до пупа... По собственному желанию ушли?
– По собственному.

– С ума сойти. Вы ж на сегодняшний год уже, наверное, полковник были?

– Майор, - сказал Карев.
– Не в званиях дело, Серегин.

– Как посмотреть, - сказал Серегин.
– У меня было звание - жулик. А нынче - водитель первого класса. Две большие разницы... Он дотронулся до локтя Карева.
– Яков Степанович, сделайте мне уважение: такого человека встретил, охота посидеть с ним. У меня поллитра настояно на калгане, я не алкаш, но раз выпал такой случай...

– Это для чего ж, на калгане?
– спросил Карев.
– Для желудка.

На улице лил дождь, Карев устал, ему все надоело.
– Ладно, - сказал он.
– Отметим встречу.

Они пошли на кухню.

Серегин усадил гостя за стол, а сам принялся хозяйничать.

Делал он это суетливо, радостно, но умело. Собрав на столе тарелки, вилки, ножи, он не положил их навалом, а расставил два прибора друг против друга и даже расстелил подле них бумажные салфетки треугольничком.

Поколдовав у плиты, он вынул теплое жаркое в латке, достал из холодильника колбасу, соленые огурцы, сыр.

Карев посмотрел на запотевший графин с коричневой водкой.

– Тут, Серегин, не пол-литра - граммов восемьсот.

– Возможное дело, - сказал Серегин.
– Зять доливает, я доливаю, мы не меряем.
– И обое лечитесь?
– спросил Карев.
– Я лечусь, а он - так... Между прочим, Яков Степанович, зятек мой не знает про меня. Вообще-то он парень дельный, только зануда.
– А дочь знает?
– спросил Карев.
– Не вполне. В случае они придут, значит, я вам поставил, чтобы вы мебель оценили подороже... Давайте по первой, Яков Степанович, за встречу.

Калган оказался крепкий, но вкусный. Отсыревшее тело Карева тотчас угрелось, он не ел с утра - день выдался беготливый - и сейчас налег на закуску. Ему было приятно, что против него сидит за столом приветливый, домовитый Серегин - человек, которого он, Карев, кажется, довел до ума. Подробностей серегинской уголовной биографии он уже не помнил, промелькнули лишь какие-то маловразумительные обрывки, однако тот факт, что этот Серегин знал Карева в лучшие его боевые годы, а не мебельным оценщиком, торгашом, растрогал Якова Степановича.

– Значит, говоришь, доволен жизнью?
– спросил Карев.

– Я теперь, Яков Степаныч, ударился в религию, - робея, сказал вдруг Серегин.

– Сбалдел, - сказал Карев.
– К психиатру тебе надо.

– Вы погодите, Яков Степаныч. Почему именно к психиатру? Вреда от меня людям нету. Вот когда вы сажали меня в тюрьму - вред от меня имелся.

Карев спросил:

– Освежи-ка, Серегин, в моей памяти: ты ведь тогда фармазоном, кукольником был?
– Кукольником.
– Чисто работал. Помнится, я на тебя месяца три извел, покуда словил.