Кости. Навье царство
Шрифт:
Девушка заводит меня в одну из кабинок и оставляет одну. Я быстро одеваю трусики и зависаю.
М-да, это тебе не хлопковые «шортики». Тонкая, телесная сетка, искусно украшена черными вышитыми вензелями. Они мерцают и манят к сокровенному переливами маленьких камней. Очень красиво и чувственно. Поддавшись порыву, надеваю и все остальное. Бюстик, если это можно так назвать, поддерживает грудь открывая ее еще больше.
«Как будто бы и в белье, а с другой стороны вроде бы и голая, полностью открытая».
Зачем-то цепляю пояс для чулок и переплетаю тесемки портупеи* (прим.автора: Портупея — аксессуар, состоящий из нескольких
То, как я выгляжу мне нравится. Подвисаю на созерцании самой себя.
«Это в миллион раз неприличнее, чем нагота. Подобный наряд сам по себе говорит — возьми меня и трахни немедленно! Интересно, как бы доберман отреагировал, ели бы увидел меня такой?»
И, словно я послала мысль в космос, дверь в кабинку открывается. Замираю, не смея отвести взгляд от горящего взора Кирилла.
Он как будто мой личный афродизиак, тело реагирует вполне однозначно — по груди, животу, ногам ползут сладкие мурашки, концентрируясь между ног, а соски съёживаются, превращаясь в две тугие горошинки.
Кощеев не останавливается на взгляде, его рука ложиться на мой живот, притягивая к себе, опаляя жаром кожу, заставляя вздрагивать и кусать губы.
– Отпусти, — стараюсь звучать жестко, но сама понимаю, что произношу с придыханием. Держать защиту, когда он так касается, когда скользит кончиками пальцев по коже, выписывая неизвестные узоры на животе, ласкает дыханием затылок, как будто наперед зная все мои тайные кнопки, невозможно.
Наши глаза прожигают друг друга в отражении зеркала. Доберман наклоняется, касается губами шеи, слегка прикусывает кожу, высекая искры желания из моего тела. Ноги дрожат, хочется откинуть голову, подставить под поцелуи шею, позволить большее, полностью отдаться в его власть.
«Нужно это прекратить! Немедленно!»
– Пусти, — шепчу тихо.
– Зачем? — не отводя взгляд, спрашивает он. Его рука ползет вверх, обхватывает левую грудь снизу, большой палец медленно проходиться по соску туда-сюда, поглаживает сквозь тонкую преграду.
– Чё-ёерт, — шиплю, не в силах оторвать взгляд.
Он ухмыляется. И мне не нравится эта его улыбка. Как будто шлюху ласкает. И я в одночастье вижу себя именно шлюхой: в порочном нижнем белье, в зеркале, словно в витрине борделя с клиентом за спиной.
«Мерзость».
Наверное, что-то в моем взгляде слишком отчетливо звучит и вибрирует. Кощеев хмуриться, убирает руки.
А мне становиться без них плохо, физически. Хочется вернуть их на прежнее место, но я держусь. Хватаю юбку, отвожу глаза от нашего отражения.
– Долго вы здесь еще будете торчать, Кирилл Константинович? Если хотели меня унизить — у вас это замечательно получилось. Спасибо, что в очередной раз поглумились и показали свое отношение. — Застегнув крохотную пуговку на юбке, потянулась за блузой. — Но только я не шлюха, в отличии от того, что вы обо мне думаете. То, что произошло ночью — было огромной ошибкой, о которой я очень сожалею! Да, я не отрицаю, что меня тянет к вам в определённом смысле, — запнулась, говорить вот так, открыто, тяжело. — Но только это не дает вам право вот так… — голос дрогнул и стало понятно, что пора бежать, а то еще чуть-чуть и я разревусь, как последняя истеричка. Мне было обидно, от того, что именно этот козёл привлекал и притягивал, обидно, что тело горело от неудовлетворенности и жаждало его прикосновений,
Глава 7.5
Кир–Обращайся, — как будто она в самом деле думала, что меня эта детская отповедь смутит! Ну глупая, как вчера родилась. Глаза какие грозные! Только вот торфяником тлеет прикрытый негодованием недавний огонь.
«Я все вижу, Яда. И то, что ты так отчаянно демонстрируешь, и то, что скрываешь тоже. Все равно вижу».
Ни о чем ты не сожалеешь. Может, головой разве что, а пальцы твои не от сожаления трясутся, не в состоянии даже пуговицу в петлю, с пятой попытки, протолкнуть. И даже не от злости, за которой ты так трусливо прячешься.
Иронично изогнув бровь, слежу, за жалкими попытками одеться скорее, скрыть себя от насмешливого взгляда в зеркале. Моего взгляда. Губы ломает усмешкой.
Не дает мне права?
Ха-ха.
Хорошая, очень забавная шутка. Знала ли она, что, снарядив ко мне на практику, отец буквально пустил ее в расход? Либо откупился за что-то в очередной раз. За то, что чертовски херовый родитель, например. Либо преследует свои какие-то цели. В первом случае девчонка это негласный подарок, а во втором попросту смертница. Так что я имею куда больше прав, чем кажется с того момента, как эта дурочка подписала контракт. Потому что все контракты, подписываемые в “Костях” магические. И согласно большинству из них я царь и бог: могу казнить, могу миловать. Прямым текстом это не сказано, конечно, на то он и магический. Только наша братия видит подводные камни, а остальным все равно сотрут воспоминания после того, как срок службы истечет. Если доживут. А если не доживут, то их самих сотрут из памяти родных, близких, превратив в безликое, никому неинтересное и мутное пятно из прошлого.
— Как скажешь, — всего шаг в сторону, стажерка вихрем пролетает мимо, едва задев локтем. Задернув за ней шторку, остаюсь в примерочной один. Смотрю в зеркало, перебирая в памяти события прошедших дней. С появлением Ядвиги в “Костях” вечно что-то да происходит. У нас и так-то никогда не бывало тихо и спокойно — особенности контингента и специфика междумирья. Всякий народ заглядывал, конфликты случались. Люди, бывало, пропадали и приходилось решать, чтобы не просочилось в прессу, полицию и не легло пятном на репутацию Кощеевых. Теперь же все проблемы, будто скопились в одной фигуре. Если б не знал, что магии в девчонке ни на грош, решил бы, что отец привез из поездки в далекую Грецию, как минимум, ящик Пандоры.
Даже Лихо, кажется, и тот Ядвиге в подметки не годится по количеству создаваемых проблем. А уж Тим у нас по проблемам первый среди главных.
Что-то все так же не сходилось. Поведение ее, внешность странная во всех отношениях. Уж кто-кто, но я с детства был привыкшим оригинальности. Выросшему среди кикимор да русалок при матери Берегине, и то все в стажерке — одеваться и держаться казалось кричащим.
Глаза в зеркале остро кололи вопросом. Будто отражение думало, что так, в диалоге через серебро, можно узнать больше, чем напрямую, сидя в моей же голове. До отца с его способностью блокировать одну часть сознания от другой, разделяя себя-Кощея и себя-человека, мне было еще очень много лет тренировок. Так что правая моя рука всегда знала, чем занята левая. К сожалению.