Кости
Шрифт:
– Не жук чихнул, – пробормотал Марк.
– Она перестала играть? – спросил я.
– Нет. Я действительно ошиблась. На самом деле. Она стала играть больше, просто отошла от классических произведений. Хотя время от времени играла что-нибудь из Листа или Шопена. – Женщина горько улыбнулась. – Этюды Шопена… Ей нравились те, что играются в мажорном ключе. Или, по крайней мере, она так говорила, – я почти не разбираюсь в музыке. Селена унаследовала талант от своего отца: он играл на гитаре, на банджо, на чем угодно. В основном в стиле блюграсс [14] , он был родом из Арканзаса. Мадам Немирова говорила, что не многие из ее учеников были способны так быстро считать с листа и сыграть что-нибудь, как Селена, и что у девочки идеальный слух. По ее мнению, она, если б захотела, стала бы одной из величайших пианисток.
14
Блюграсс – стиль музыки кантри, происходящий из региона Аппалачей, в первую очередь штата Кентукки («штат мятлика»), которому обязан своим названием (bluegrass – мятлик).
– Но Сел считала, что концертные турне, где нужно исполнять Бетховена для ценителей во фраках и накрахмаленных рубашках, не дадут ей жить нормальной жизнью.
– А разве то, что вышло, было лучше? – отозвалась Эмили. – Абсолютно ничего не делать до двадцати одного года, потом собраться и уехать в Лос-Анджелес, ничего не сказав мне… Без малейших перспектив найти работу…
– Она сбежала из дома? – спросил Майло.
– О совершеннолетних так не говорят. Я пришла домой, и оказалось, что она собрала свои вещи и оставила записку о том, что уезжает «на побережье», и чтобы я не пыталась ее остановить. Я разозлилась. Через несколько дней она позвонила, но не сказала, где находится. Наконец я выжала из нее, что она в Лос-Анджелесе, однако Селена так и не сказала, где именно. Она утверждала, что зарабатывает «гастролями», что бы это ни означало.
– Она подрабатывала в клубах для свиданий, играя на синтезаторе, – сообщил Марк.
Мать внимательно посмотрела на него.
– Я впервые слышу об этом, Маркус.
– Значит, хорошо, что я здесь и могу просветить тебя.
Ладонь Эмили Грин-Басс взлетела в воздух и устремилась к его лицу, однако женщина в последний момент удержалась, вздрогнув всем телом.
– Лейтенант, у меня не имелось постоянного контакта с Селеной, но это был ее выбор, не мой. Она полностью отгородилась от меня. Я понятия не имела, чем моя дочь занималась все эти годы. Это было адски тяжело – не знать. Я звонила в полицию, но не могла сообщить адрес, так что они не знали, с каким участком меня связать. А поскольку Селена была уже совершеннолетней и покинула дом добровольно, никто ничего не мог сделать. Максимум, что они могли предложить, – чтобы я наняла частного детектива. Но даже не считая того, что это дорого, я знала, что подобное разнюхивание разозлит Селену, поэтому я занималась своей жизнью и убеждала себя, что моя дочь жива и здорова.
– Когда вы звонили в полицейское управление? – поинтересовался Майло.
– В самом начале. Где-то… четыре года назад или пять. Я продолжала надеяться, что она попросит денег, – по крайней мере, мне казалось, что она это сделает. – Женщина развернулась к Марку. – А теперь ты говоришь мне, что все это время знал, чем она занимается…
Марк Грин ухмыльнулся.
– Это было неважно.
– Для меня – важно.
– Она не хотела, чтобы ты знала, что она делает. Считала, что ты попытаешься остановить ее.
– А зачем мне было ее останавливать?
Ответа не было.
– Я не стала бы останавливать ее, – сказала Эмили Грин-Басс. – А теперь расскажи нам все, что тебе известно, Маркус. Все.
Тот взъерошил свою шевелюру.
– Сейчас же, Маркус!
– Это ерунда. Я уверен…
– Заткнись и рассказывай, Маркус!
– Отлично. Она не хотела, чтобы ты это знала, потому что то, где она выступала, ее совершенно не трогало. Она просто играла музыку.
– О чем ты говоришь?!
– Мама, она взяла с меня слово хранить тайну. У меня нет причин нарушать…
– Теперь есть, – напомнил Майло.
– Да, но все это совершенно ни к чему не привело. Как я и сказал, Селена играла по клубам. И ее приглашали на вечеринки. – Он повернулся к матери. – Она не хотела бы, чтобы ты знала о некоторых ситуациях, потому что понимала, что ты разозлишься.
– О каких ситуациях?
Молчание.
Эмили схватила сына за запястье и притянула поближе к себе.
– Ты считаешь, что я древняя, как мамонт, Марк? Что я полностью оторвана от реальности? Я люблю рок-музыку. А твоя сестра мертва! Эти люди должны знать всё!
Марк облизал губы.
– Речь не о музыке, мама. Селена бывала на… особенных вечеринках… свингерских вечеринках, понимаешь? Этим чокнутым нужно было музыкальное сопровождение.
Эмили Грин-Басс выпустила его рукав.
– О Боже…
– Ты хотела знать, мама; теперь ты знаешь. Селена бедствовала, сидела без денег, поэтому искала вакансии в газете бесплатных объявлений – и нашла объяву о том, что на частную вечеринку требуется клавишник. У нее был «Корг» и прочая техника – все то, что ты подарила ей на восемнадцатилетие.
– Ко всему этому нужен компьютер? – уточнил Майло.
– И еще шнур и разъем, – ответил Марк. – Конечно же, к этому прилагался компьютер.
– Мы не нашли компьютер в ее квартире.
– Все остальное было на месте?
– Похоже, да.
– Странно.
– Кто-то захотел заиметь «Мак»? – предположил Крис Грин.
– Или им нужны были ее данные, – отозвался Марк.
– Какие данные это могли быть, Марк? – спросил Майло.
– Не знаю, я просто прикинул.
– Прикинули что?
– Эти вечеринки… может быть, она делала заметки о том, что видела там, и кто-то решил сохранить тайну.
– Сумасшедшие, – произнесла Эмили Грин-Басс. – О Господи…
– Расскажите нам об этих вечеринках, Марк, – попросил Майло.
– Селена сказала лишь, что это были чокнутые вечеринки в частных домах. Мы не вдавались в подробности. Правду сказать, я и знать не хотел.
– Скажи всю правду, Маркус, – велела Эмили.
– Это и есть вся правда.
– Ты постоянно твердишь это, черт побери. А потом выдаешь все новые и новые куски… Ты всегда любил дразниться, Маркус!
Марк скрипнул зубами.
– Я знаю только, что Селена играла музыку для людей, занимавшихся групповым сексом в частных домах. Я знаю только, что она рассказывала, будто им нужно было трахаться под живую музыку, потому что это были гребные эксгибиционисты, и трахаться на глазах у долбаной настоящей музыкантши для них было невдолбенной частью их крутого перепихона.
– Не выражайся… Боже, лейтенант, а что, если кто-то заставил ее заниматься… не только музыкой?
– Она никогда не говорила ни о чем подобном, мама. Никогда. Она играла музыку, только и всего. Получала хорошие деньги и была очень довольна.