Костры Фламандии
Шрифт:
– Что же тогда зовет вас в Краков?
– Там теперь находится королева. Попробую убедить ее вступиться за впавшего в опалу генерального писаря или же пробиться с ее помощью к королю. Только бы застать его в Кракове, не разминуться.
Святое дело, поручик, святое. Но откуда столь достоверные сведения о Хмельницком? – засомневался Гяур. – Даже Сирко не способен с точностью определить, когда и в каком направлении он умчался.
– Просто вы не запомнили меня. Да и не могли запомнить. Я – тот самый поручик, из личной гвардии коронного гетмана, который когда-то, помните, в день казни атамана Голытьбы, доставлял господина Хмельницкого к графу де Брежи. Я же недавно отвозил его ночью к одному постоялому двору, на котором полковника ждали трое казаков-гонцов из Львова, а также свежие лошади и походные сумы с харчем. К тому же именно я снабдил полковника письмом, которое поможет ему хоть несколько дней переждать в усадьбе одного надежного человека.
– Так, значит, вы – из личной гвардии коронного гетмана или из охраны короля? Мы-то решили тогда, что вы состоите в личной охране королевы.
– По службе я всего лишь поручик личной гвардии гусар коронного гетмана. Но это не мешает мне выполнять кое-какие мелкие поручения королевы. С согласия и одобрения ее супруга, как вы сами понимаете.
– Отсюда и пристрастие к театральному переодеванию? – довольно опасно пошутил Гяур, однако Кржижевский воспринял его шутку совершенно спокойно.
– Вы оказались близки к истине, князь. Случилось так, что службу свою я начинал не в королевском гусарском полку, а… в королевском театре.
– Даже представить себе нечто подобное невозможно! – бестактно расхохотался д’Артаньян.
– Причем я оказался неплохим актером, – простил ему это простодушие Кржижевский. – Очевидно, поэтому меня и заметила сама королева. К слову, играл я тогда роль поручика. Может, только этим и запомнился. В антракте секретарь ее величества пригласил меня в королевскую ложу. «Отныне вы будете играть свою роль поручика в куда более захватывающей пьесе, – язвительно пообещала королева, внимательно присмотревшись ко мне, но ни о чем не спрашивая и ничего не объясняя. – Правда, аплодисментов будет поменьше… Зато звона клинков – хоть отбавляй. Клинком-то вы хоть немного владеете?» – «Меня обучали всего лишь театральному фехтованию», – ответил я. «Вот и будете фехтовать театрально, – все с той же язвительностью пообещала королева. – А чтобы до этого дело не доходило, налегайте на свое сугубо актерское искусство входить в образ. Потому что именно этим вы привлекаете меня больше всего».
– Сугубо королевское предложение, – величественно покачал головой д’Артаньян. – Надеюсь, оно закончилось тайными свиданиями?
– Я тоже рассчитывал на это, – простодушно рассмеялся Кржижевский. – Но очень скоро понял, что любовник у королевы уже есть, понадобился только шут. Уже будучи поручиком (королева тут же сдержала свое слово), я убедился, что ей и в самом деле понадобился человек, умеющий не столько фехтовать, сколько переодеваться и перевоплощаться. А кто превзойдет в этом лучшего из артистов королевского театра?
Старый сосновый бор расступился вместе с тучами, и с возвышенности, на которую взбрели выбившиеся из сил кони, путникам открылась залитая солнцем долина, двухэтажная усадьба, обнесенная каменной оградой по всему периметру плато, на котором она стояла, да несколько десятков хат, разбросанных по низине, словно разбредшаяся без присмотра отара…
Виден был отсюда и широкий плес реки, расчлененный как раз напротив усадьбы высокими гранитными глыбами, неподалеку от которых действительно серел переброшенный через два, разделенных островом, рукава длинный, старинной постройки мост, похожий на французские виадуки времен Римской империи. Но уже прямо здесь, на возвышенности, широкая почтовая дорога делилась на три пыльных течения: одно покорно уводило к мосту, другое – к усадьбе, третье, наиболее истерзанное колесами тяжелых повозок, – к затаившемуся в долине небольшому селу.
Поручик знал, что они должны держать путь к мосту, но все же придержал лошадей, давая возможность своим спутникам полюбоваться открывающейся панорамой.
– Эй, люди добрые, кто вы и откуда?! – появился на дороге, ведущей к усадьбе, вооруженный саблей и копьем всадник.
– Что, опять?! – схватился за пистолет кучер-поручик Кржижевский. – Они что, с ума здесь все сошли, что ли?! По османской Турции гордому поляку легче проехать, чем по родной земле!
– Я всего лишь спрашиваю, кто в карете, – довольно миролюбиво напомнил всадник, подъехав еще ближе. Однако вплотную приблизиться к карете не решился, опасаясь вызвать своим появлением еще больший гнев странников.
– Мы здесь проездом. Везу важных господ из самой Варшавы, – ответил кучер.
– Ты-то сам кто такой? Что нужно? – в свою очередь пророкотал Хозар, высовываясь из кареты с пистолетом в руке.
– Нет ли среди вас князя Одара-Гяура, господа?
– Он здесь, святые судного дня! – изумился Хозар. – Но откуда вам знать о нем? От кого прослышали о его приезде в эти края?
Тем временем открылась вторая дверца кареты.
– Вот именно, откуда вам известно мое имя, гнев Перуна? – по пояс высунулся полковник.
– Так это вы и есть тот самый князь Гяур?!
– Ты еще смеешь сомневаться в этом?
– Не сомневаться, радоваться! Наконец-то вы прибыли, светлейший князь! – сорвал с головы высокую овечью шапку всадник. – Уже второй день пани Ольбрыхская посылает меня дежурить на дороге, чтобы встретить вас. Так я уже не только сюда, но и за несколько верст отсюда, к соседнему мосту, выезжал: вдруг проедете мимо Ратоборово. Вы уж извините, но приходилось останавливать каждую карету, каждый экипаж.
– Постой-постой, о чем ты там бубнишь? – нахмурился Гяур. – Ты говоришь: «пани Ольбрыхская»?
– Графиня Ольбрыхская, прошу пана, графиня.
– То есть речь идет об Ольгице Ольбрыхской, слепой пророчице?
– О слепой, силы небесные, о слепой!
– Значит, Ратоборово – ее имение?
– Причем Богом данное, ясновельможный пан. Я – всего лишь эконом графини. Вуек моя фамилия.
– Гнев Перуна! Все-таки меня занесло сюда. Сначала мы заблудились и, вместо того чтобы ехать на Ясинов, подались к Подскальному. Потом вдруг вздыбилась река и снесла мост, заставив нас ехать сюда, проделывая еще больший крюк.
– А что вы удивляетесь? – подъехал чуть поближе эконом и, слегка наклоняясь к князю, словно кто-то мог подслушать их, перекрестился: – С появлением Ольгицы здесь вообще много всякой чертовщины стало твориться.
– В имении?
– И в селе. Везде, – набожно, не скрывая страха, осенил себя широким крестом Вуек. – С тех пор как появилась старая графиня Ольбрыхская, здесь иногда такое происходит, словно все ведьмы Польши на шабаш слетаются – да простит меня Господь за неугодные ему слова. А вот молодая пани Ольбрыхская…