Костры Тосканы
Шрифт:
«Бахвал!» — подумал Клеменцо, но все же сочувственно покивал головой.
— Кажется, чужеземец сломал твоему брату ключицу.
— Да покарает его Господь! — Бьяджо еще раз пнул португальца. — Теперь Марио стал монахом, он не может мстить за себя.
— Что ж, мы это сделали за него, — сказал, ухмыляясь, Уго.
— Только отчасти. — Бьяджо уставился на лежащих. — Чтоб они сдохли, — пробурчал он. — Давайте-ка их прикончим. — Тут ему в голову пришла новая мысль. — Нет. Пусть живут. Пусть. Я хочу, чтобы они обо всем рассказали этому
На юном порочном лице Клеменцо появилась улыбка.
— Можно дать ему это понять и другими способами. Например, написать что-нибудь на дверях. В его палаццо три огромных двери. Пиши на любой.
— Что-нибудь вроде: «Берегись, чужеземная гнида!» — подхватил Уго. Идея, похоже, пришлась Бьяджо по вкусу. Он что-то прикинул в уме и решительно зашагал по проулку.
— Слишком длинно, — скривился Клеменцо, поспешая за коноводом компании. — Пока будешь писать, тебя могут поймать. Ракоци обратится к властям. Он хотя и чужеземец, но Синьория примет его сторону. Им некуда будет деваться. Закон одинаков для всех.
Но Уго не унимался.
— Вы видели его парадную дверь? Она вся резная, покрыта разными барельефами. Хорошо бы ее обтесать.
Бьяджо опять оживился, потом сказал с неохотой:
— Нет, это тоже морока. Вот забросать камнями — другой разговор. Камни посшибают резьбу, а нас никто не увидит. Пока кто-нибудь выбежит, мы будем уже далеко.
Сумерки все сгущались. Прогуливаться по флорентийским окраинам в такую пору было небезопасно, но троица шла не прячась, возбужденная недавней расправой. Впрочем, пыл компании начинал остывать.
— Как думаешь, что этот старый черт наболтает?
Бьяджо пожал плечами.
— Что-нибудь скажет. Не все ли равно?
Клеменцо нахмурился.
— Он может на нас указать, он ведь нас видел.
— Кто ему поверит? — Бьяджо усмехнулся. — Идемте в Сан-Марко. У нас есть что рассказать Марио, он будет нам рад.
Несколько часов спустя Иоахим Бранко стукнулся в боковую дверь палаццо да Сан-Джермано, однако сделал это так тихо, что сам не услышал стука. В отчаянии он с трудом поднял руку, чтобы возобновить попытку, но тут заскрипели засовы.
— Бранко! — воскликнул потрясенный Франческо Ракоци и громко хлопнул в ладоши. — Руджиеро! Скорее сюда! — Он подставил плечо португальцу. — Кто это сделал?
— Не знаю, — пробормотал алхимик, едва проталкивая сквозь разбитые губы слова. — Они напали внезапно. Нарцисо… мой ученик, я думаю, он уже мертв…
— Где это произошло?
— В переулке. Недалеко от банка Медичи.
Тут появился Руджиеро, и Ракоци, бережно поддерживая товарища, принялся отдавать распоряжения:
— Немедленно разбуди Аральдо с Пасколи и ступай с ними к банку Медичи. Нарцисо Бочино лежит там избитый. Если он жив, доставьте его сюда; если мертв, передайте тело властям.
— Хорошо, хозяин.
— Непременно вооружитесь. Короткие мечи подойдут. —
Руджиеро ушел. Ракоци пожалел, что его отослал. Взять в одиночку на руки долговязого Бранко было непросто, и все же через минуту он уже нес раненого по коридору — осторожно, как большого младенца, стараясь не оступаться и огибая углы.
Еще через пару минут тем же путем пробежали Мазуччо с Гвалтьере — младшие повара, помощники Амадео. Виду них был подавленный. Как люди самой мирной на свете профессии, они жутко боялись того, что им предстояло увидеть.
— Силы небесные! — в ужасе выдохнул Гвалтьере. Распростертое на постели тело магистра его потрясло.
Ракоци вскинул голову.
— Некогда охать! Несите воду, чистые тряпки… и поживей!
Он стаскивал с Иоахима Бранко длинное одеяние, но в некоторых местах кровь засохла, и ткань, приставшая к ранам, не поддавалась его осторожным усилиям.
Гвалтьере тотчас ушел, Мазуччо стоял столбом, не в силах пошевелиться.
— У тебя ведь тоже был перелом, — напомнил Ракоци, чтобы как-то его подбодрить.
— Да, но не такой жуткий, — прошептал, бледнея, Мазуччо.
Ракоци рассмеялся бы, будь ситуация менее удручающей.
Теперь же он ограничился тем, что произнес будничным тоном:
— Сходи, принеси какое-нибудь белье. — Мазуччи мог грохнуться в обморок, надо было занять его чем-то.
Послышался звук быстро удаляющихся шагов, их сменили шаги, приближающиеся к спальне. Не оборачиваясь, Сан-Джермано сказал:
— Мы должны потихоньку, поливая одежду водой, отлепить ткань от ран. Начнем с левой руки, она очень плоха.
— Разумеется, мэтр, — откликнулась Деметриче Воландри, ставя на кровать поднос с большой чашей, чистыми тряпками и парой ножниц. Она была в простой блузе, в той самой, которую надевала для работы в лаборатории, косу ее, закрученную в клубок на затылке, стягивала косынка. — Мне показалось, что я вам нужна.
Восхищение, мелькнувшее в темных глазах, сменилось сомнением.
— Да, конечно, нужны, но… раны Иоахима могут вас покоробить.
— Ничего, я как-нибудь это переживу. — Деметриче взглянула на португальца. Лицо ее побледнело и вытянулось, но она тут же овладела собой, — Что я должна делать?
— Для начала сходите в лабораторию. Там, в шкафу со снадобьями, найдите коробочку с надписью «Глаз Гора». Щепотка этого порошка превращает воду в раствор, убивающий в ранах заразу.
Деметриче кивнула.
— Я мигом. Но… скажите, он очень плох?
Ракоци выпрямился и ответил с большой неохотой:
— Больше всего досталось левой руке. Переломы плеча и предплечья.
— Это… когда-нибудь заживет?
— Если вы спрашиваете, срастутся ли кости, то да. Но вряд ли он сможет пользоваться этой рукой, как прежде.