Косяк
Шрифт:
– Ненужного ли?
– По правде сказать, не знаю. Ты сам видишь, мы пробиваемся ползком и наощупь. Может, что-нибудь обнаружим, а может, и нет.
Приняв бокал, Генри кивнул.
– Наверное, ты прав.
– Еще бы… – Грузно вздохнув, Барнер во весь рост развалился на тахте. – Кида я не встречал уже больше года, но вряд ли он изменился. Если его заинтересовать по-настоящему, он горы своротит. Заводной характерец!..
– А Стоксон?
– Тут несколько сложнее. У него семья, трое детей, служебное положение. Если он попытается избежать риска, я его пойму. В сущности, мы и сами не знаем,
– Что – я?
– А это уж у тебя надо спросить. – Барнер одним глотком осушил бокал и со стуком поставил его на столик. – Кажется, мы уже говорили об этом. Я по крайней мере честен с тобой. Меня интересует сенсация. Кроме того, это дело принципа. Всегда симпатизировал «зеленым» и недолюбливал вояк. Но ты? Какого, извини, рожна надо тебе?
Генри уставился на собственные колени.
– Вероятно, все зависит от того, – медленно начал он, – как сложатся обстоятельства.
– Отлично! – Барнер энергично кивнул. – Пока я ничего не понял, но тем не менее первый шаг сделан. Наш великий молчун заговорил! Хорошо, предположим, что все обошлось тихо-мирно, хотя… Нет, такого, конечно, не произойдет. Допустим иное! Весь этот косяк вскоре подтверждает самые мрачные опасения Тореса и его коллег. Выясняется, скажем, что он действительно разумен и способен совершать самые удивительные вещи. Военные начинают действовать, и довольно-таки решительно. Что делаешь ты?
Генри прикусил губу. Вопрос, маячивший перед внутренним взором, прозвучал из уст журналиста. В самом деле, как он в таком случае поступит?
– Это будет зависеть…
– Да от чего, черт возьми! От чего?! – Барнер подпрыгнул на тахте и, пересев на край, нервно взъерошил шевелюру. – Я ведь уже предположил, что они начали действовать… Ну хорошо, ладно!.. Пусть произошло самое худшее. Это ты, надеюсь, в состоянии себе представить? В ход пошли бомбы, химические отравляющие вещества. И что тогда? Ты попытаешься помешать Торесу? Или нет?
– Это не твое дело, – пробормотал Генри.
– О, да! Конечно, не мое! – Барнер расхохотался. – Я уговариваю друзей устроить мистера Больсена на место научного консультанта в лабораторию Стоксона, помогаю пробраться на «Вегу», послушно собираю для него информацию, и вдруг в один прекрасный день скромняга Больсен выкидывает трюк, в результате которого в переплет попадают и Кид, и Стоксон, и Легон, не считая вашего покорного слуги. Само собой, не мое дело!.. Но только ты не на того напал, барашек! Со мной тебе придется быть поразговорчивее…
– К счастью, у нас две комнаты! – кипя от сдерживаемой ярости, Генри поднялся.
– Да мы никак вздумали обижаться? Ай-яй-яй! – насмешливо пропел Барнер.
Не отвечая, Генри прошел в соседнюю комнатку и хлопнул дверью. Приблизившись к иллюминатору, раздвинул дрожащими руками шторы и невидящим взором уткнулся в кипящую брызгами тьму.
Барнер в это время сидел на тахте и задумчиво разглядывал собственную ладонь. Линии, прожилочки, бугорки… Иероглифы хиромантов. Налив себе еще порцию, залпом выпил. Опустив ноги на пол, осторожно прокрался к двери.
Генри не услышал, как вошел журналист. Он по-прежнему стоял возле иллюминатора и следил за ползущими по стеклу каплями дождя.
– Алло, мистер Больсен! – Барнер постучал по двери. – Нам надо объясниться.
Генри промолчал.
Подойдя ближе, журналист выбрал положение, из которого мог видеть отражение Генри в иллюминаторе. Театрально развел руками.
– Ну вот, такой уж я есть, и ничего тут не попишешь! Резковатый и прямолинейный. И не надо на меня дуться, слышишь?… На меня не дуются. Меня или уважают, или ненавидят… Эй, мистер Больсен! У вас спина дымится! Не верите? Ну, как хотите… – Барнер присел на стул. – В конце концов, я имею право подразнить тебя? Согласись, отчасти я все-таки прав. Это наше с тобой плавание – не самое комфортное путешествие. Нутром чую, что мы хлебнем здесь лиха. Значит, чем больше мы будем знать, тем лучше. С самого начала я ориентировался на тебя. Семейные действительно предпочитают не лезть в пекло… А ты полез. И кстати, Линда тоже что-то почувствовала.
Генри обернулся к нему, и Барнер с готовностью изобразил виноватую мину.
– Ладно, Генри, забудь. Я ведь нарочно злил тебя, надеялся, что ты раскроешься. Теперь все, больше не буду. Приберегу эти штучки для Кида. Он у нас парень толстокожий, так что они ему пойдут только впрок.
– Джек, – Генри глядел на него с мукой. – Пойми, если бы я знал, как это объяснить, я бы давно рассказал. Но я сам в том же положении, что и ты.
– Но что-то такое есть, верно? – живо заинтересовался Барнер.
Генри кивнул.
– Все! – журналист обезоруживающе поднял руки. – Более мне ничего не нужно. Что-то есть, и это самое главное! – он хохотнул. – А ведь я с самого начала подозревал! Ну да ладно, молчу…
У двери он остановился.
– Если что-то прояснится или, скажем, захочешь поделиться, милости просим. То есть я хочу сказать, что ты можешь рассчитывать на меня. Честное слово, Генри, не такой уж я прохвост, и твои дамы сообразили это раньше тебя, – Барнер улыбнулся. – Иначе не отпустили бы своего единственного мужчину со мной.
Они сидели в каюте и с любопытством наблюдали, как Кид переругивается с Брэндой, стюардессой судна. С минуты на минуту должен был подойти Стоксон, а пока разыгрывалась дискуссия на тему: верны ли жены своим мужьям, а если нет, то почему и можно ли их за это прощать.
– …Все вы на один манер – преданные и ласковые до поры до времени. Уж кому, как не мне, знать об этом, – Кид страдальчески морщил лоб.
Брэнда возмущенно фыркала.
– Еще немного, и ты, пожалуй, расплачешься. Так я и поверила! Разве не тебя ждут – не дождутся в каждом втором порту?
– Ну и что? Я-то знаю, что здесь и здесь, – Кид показал пальцем на грудь и голову, – всегда и везде хранились воспоминания об одной-единственной. А вот вы!.. У вас и этого нет. Память женщины тоньше волоса. Раз – и словно ничего и не было.
– Ну, трепач! – Брэнда гневно скрестила на пышной груди руки. – Говори, говори, я послушаю.
– Взять хотя бы Наполеона, – Кид растопырил обе пятерни и загнул один из пальцев, словно намеревался назвать еще с десяток-другой аналогичных имен. – Не помню, сколько уж у него там их было, но только когда он умер, сердце его, помещенное в сосуд со спиртом, предназначалось всего одной женщине.