Кот госпожи Брюховец
Шрифт:
– А с господином Отгоном вы хорошо знакомы?
Ханопулос нетерпеливо поглядывал на дверь.
– Я вижу, вы очень торопитесь, – сказал Вирхов.
– Так точно, господин следователь, назначены встречи, есть обязательства, прибыль уплывает...
– Но вы не покидаете столицу?
– Как можно? – возмутился грек. – Ни в коем случае! У меня еще есть здесь важные дела.
Он подмигнул Вирхову, вскочил и собрался откланяться.
– Ступайте, – дал добро Вирхов, – мы знаем, где вас в случае надобности найти. Кстати, как вам нравится обслуживание в гостинице «Гигиена»?
– Превосходное! – воскликнул Ханопулос. – Очень услужливый народ! Надо было печь у меня в номере затопить – мигом прислали истопника, принесли дрова, огонь развели. Понадобились мне срочно тазики медные – пожалуйста! Чудесный народ! Если б не лазили ради любопытства по моим чемоданам. Да если б гостиница не кишела тараканами и клопами. – Грек сморщился и стряхнул кончиками пальцев воображаемую пыль с лацкана своего элегантного пиджака. – Там же образцы товаров, неровен час, испортят или польстятся на что-нибудь, отравятся...
Внимательно слушая неуемного свидетеля, Вирхов сопроводил его до дверей кабинета и пригласил к себе Петю Родосского.
Кинув отчаянный взгляд на Муру, полинялый велогонщик бочком протиснулся в кабинет.
– Итак, господин Родосский, судьба вновь нас свела. Прошу садиться.
Вирхов сурово смотрел на юношу.
– Что вы можете сказать, милостивый государь, об этом происшествии?
– Ничего, – выдохнул Петя.
– Знали ли вы покойных?
– Господина банкира не знал, только слышал о нем от Густава. А про нищего ничего сказать не могу, не разглядел.
– Что могло быть общего у Степана Студенцова и Магнуса?
– Думаю, ничего. Проклявший Степана отец хранил у банкира свои капиталы, так что сыну там ничего не перепадало.
– Вы подавали милостыню сирым и убогим?
Петя понурился.
– Немного. Но и все подавали. И Платон, и Мишка. Даже Эрос, как мне кажется, крутился на паперти.
– А у кого-нибудь из вашей компании были мотивы для убийства Магнуса?
– Платоша, похоже, даже не знает, ни где банк Вавельберга находится, ни то, что Магнус его совладелец. Платоша работает с живыми деньгами, он ведь музейщик, эксперт. А Мишка... Сомневаюсь. Провинциалы, выбившиеся на высокие столичные должности, терроризмом не балуются.
– А Оттон?
Петя замялся, покраснел и сердито ответил:
– Оттон Магнуса уважал, считал своим учителем и благодетелем.
Вирхов поблагодарил Петю, проводил его до дверей и обнаружил, что в коридоре остались только Мура и Фрахтенберг – непоседливый грек испарился, исчез и Глинский. После короткого колебания он пригласил в камеру инженера – пусть это было невежливо, но Вирхов еще дольше ждал встречи с неуловимой барышней. Да и времени для беседы с ней потребуется больше, чем для допроса инженера.
– Итак, Михаил Александрович, – Вирхов любезным жестом указал инженеру на стул, – рассказывайте. Заметили ли вы что-нибудь подозрительное?
Фрахтенберг подвигал мускулистым, как будто надвое рассеченным подбородком.
– Мне и в голову не могло прийти, что затевается что-то подобное. Да если б у меня мелькнула хотя бы тень подозрения, не оказался бы я так близко от места взрыва.
– Скажите, а вы видели в руках нищего какой-нибудь предмет?
– Увы, ничего. Может быть, взрывное устройство было небольшим.
– А разве прогресс дошел до такой степени?
– Наука служит и злодеям и героям, – напыщенно сказал Фрахтенберг. – Только тех, кто с бомбой в руках защищает власть православного Государя, гораздо меньше.
– А разве есть монархисты, развязавшие террор против террористов?
Твердо, с некоторым сожалением в голосе, Фрахтенберг ответил:
– Уверен, дойдет и до этого. Власть Государя шатается, церковь ослабла, внутренние ее распри становятся достоянием профанов. Хорошо, что Государь поступает мудро – идет своей царской дорогой, настоял на Саровских торжествах.
Вирхов испытующе взглянул в светлые, чистые глаза инженера. Вот на таких, как он, и держится сила империи.
– А у кого из ваших друзей могли быть мотивы для убийства Магнуса?
– Возможно, что и у всех. Сами знаете, после кишиневского погрома отношение к евреям...
– Но ни Степан, ни отец Онуфрий не были евреями! – не согласился Вирхов. – А вы имели дело с покойным банкиром?
– По счастью, не приходилось. – Фрахтенберг, оглянувшись на строчившего протокол письмоводителя, наклонился к следователю и зашептал: – Сообщаю в конфиденциальном порядке: репутация у банка не из лучших, отчетность запутана, предусмотрены лазейки для хищений. Я свои деньги и бумаги этому банку не доверяю. И с банкиром не знаком. Так, иногда его речи в газетках читал.
– А как вы объясняете отсутствие на отпевании в храме господина Оттона?
Фрахтенберг усмехнулся.
– Ведет тайную жизнь. И вчера рано из «Аквариума» исчез. Думаю, любовное свидание.
Вирхов поблагодарил ценного свидетеля и выпроводил его из кабинета.
В коридоре, проявляя явные признаки нетерпения, рядом с бледным велосипедистом стояла Мария Николаевна Муромцева.
– Прошу вас. – Вирхов галантно склонился перед распахнутой дверью.
Младшая дочь профессора Муромцева поспешно вошла.
– Карл Иваныч, я очень тороплюсь, – призналась она, присаживаясь.
– Как вы себя чувствуете, дорогая Мария Николаевна?
– Все в порядке, но я еще не успела вас поблагодарить за избавление от похитителей, – ответила она, потупившись.
– Вы узнали главаря шайки? Внешность у него приметная, котообразная, да на запястье браслетик с камушком.
– Да-да, Карл Иваныч, – воодушевилась Мура, как будто что-то припоминая, – это Васька-Кот. Я с ним и раньше встречалась. Случайно. В Демьяновом трактире.