Кот, который свихнулся на бананах
Шрифт:
Квиллер умело направлял застольную беседу и, коснувшись домашних дел, поболтав о том о сём и обсудив, что им заказать ещё, сказал:
– Вайолет, мне не терпится услышать историю вашей семьи. Не лишайте меня этого удовольствия! Вы обещали всё-всё мне рассказать! Я захватил с собою диктофон; он у меня в кармане.
И вот что было позже с него переписано:
Мой прадед, Сайрус, приехал в эти края, когда те ещё хранили свою первозданную дикость, а сам он был молод и полон энергии. Он не имел ничего за душой, кроме навыков лесоруба, зато у него был дар предпринимательства. В итоге он стал владельцем всех лесопильных заводов во всех городках по всему
Мой дед, Джеффри, обучался в частной школе и жил жизнью сельского джентльмена. Мой отец, Джесмор, получил образование в Гарварде и жил жизнью джентльмена и учёного. Но все они жили в этом бревенчатом доме, который, казалось, обречён был сгореть! Я выросла в нём – и вернулась в него после многих лет преподавательской карьеры.
Вайолет жестом попросила выключить диктофон и сказала:
– Могу я задать вам бестактный вопрос?
– Если вас не пугает такой же бестактный ответ.
– Вы были женаты?
– Да, один раз. Недолго. Ну а с подробностями придётся подождать до посмертной публикации моих мемуаров. А вы… вы были замужем?
– Почти… В самом начале моей карьеры я преподавала в Американском университете в Италии и чуть было не стала женой итальянского художника, но отец вызвал меня домой: умирала моя мать. Обратно я уже не вернулась. Никогда. Все остальные годы я учительствовала в Америке.
– А что побудило вас так рано оставить преподавание?
Она ответила не сразу.
– Умирал мой отец, – сказала она после паузы. – Он взял с меня слово, что я буду жить в Хиббард-Хаузе, сохраняя верность тому, что он считал священной обязанностью. Я последняя из рода Хиббардов.
– Теперь понятно, почему вы хотите, чтобы о Хиббард-Хаузе была написана книга. Я готов за неё взяться. Я договорюсь с Джоном Бушлендом, чтобы он позвонил вам и условился насчёт фотографий, А изданием займется Фонд К.
После этого торжественного обещания за столом на минуту-другую воцарилось молчание.
– Я знаю, – прервал его Квиллер, – со слов Олдена, что вы назвали вашего пса Тассо. В память о днях, проведённых в Италии?
– А вы знакомы с Тассо? – оживилась она.
– Только через поэму Байрона.
– Обожаю Байрона! Он несказанно романтичен!
– Для меня он длинноват. Я устаю от крупной формы. Меня хватает на сонет – четырнадцать строк.
– И вы пробовали себя на этом поприще, Квилл?
– Нет, сонетов я не писал. Но считаю себя знатоком этой поэтической формы. С моей точки зрения, хороший сонет должен не только описывать чувства или провозглашать какую-то философскую мысль – словам должно быть комфортно во рту при чтении вслух. Согласные и гласные должны сочетаться друг с другом. Не называю имен, судите сами, вот строка: «Нет зрелища пленительней! И в ком…» 8 А теперь сравните её с этим сплошным свистом: «И всё готов простить своей судьбе!» 9 Ведь и не выговоришь не сплюнув.
8
Начало «Сонета, написанного на Вестминстерском мосту 3 сентября 1802 года» английского поэта У. Вордсворта (1770-1850). Перевод Д. Мина.
9
Последняя строчка тридцатого сонета У. Шекспира. Перевод С. Маршака.
– У меня с собой любительская фотография.
Пошарив в сумочке, Вайолет извлекла из неё фото, при взгляде на которое у Квиллера потемнело в глазах. Он не раз слышал, как Хиббард-Хауз называли памятником архитектуры, уникальным, оригинальным или просто огромным. Ни один человек не сказал о нём: красивое или прекрасное здание. Теперь он знал почему. Прославленный Хиббард-Хауз был уродством из уродств.
– Я не слишком разбираюсь в архитектурных стилях, – тактично начал он. – Вы, наверно, знаете, что представляет собой Хиббард-Хауз?
– Мой дед, Джеффри, называл это эклектикой.
– А кто его проектировал?
– Его никто не проектировал, просто построили – и всё. Сайрус купил в Миддл-Хаммоке тридцать акров земли и нанял плотничью артель. Осмотрели участок. Посередине возвышался холм. И Сайрус пожелал, чтобы дом построили на нём – большой, квадратный, трёхэтажный, с пирамидальной крышей и смотровой башней, подымающейся от конька, и чтобы на крыше было несколько кирпичных труб, и по нескольку веранд на двух верхних и нижнем этаже, и огромный парадный вход с четырьмя колоннами, а на третьем этаже – бальный зал.
– Понятно, – сказал Квиллер, теребя усы. – Что закажем на десерт? Рекомендую сливовый штрудель.
В Хиббард-Хауз вела грунтовая, не освещаемая ночью дорога, тянущаяся по пересечённой местности, и когда он внезапно возник на своём холме, залитый светом прожекторов, то показался Квиллеру чем-то неземным.
– Вы не хотите зайти в мой пансион и познакомиться с его обитателями – теми, кто ещё не спит? – предложила Вайолет.
Уезжая, она оставила указание, чтобы дом был освещён сверху донизу, и теперь пригласила Квиллера пройтись по нему.
Что ж, зрелище было впечатляющее – словно вы попали в волшебную сказку!
– Восхитительно! – воскликнул Квиллер.
Без сомнения, всё было заранее режиссировано, скорее всего, Олденом, который играл Шопена в музыкальной комнате. Кто-то из жильцов читал в библиотеке. В гостиной кончали партию в бридж, и одна из играющих – ветеринар, специалист по кошкам, – помахала Квиллеру рукой. Двое молодых людей как раз подымались по лестнице с нижнего этажа, где стояли столы для пинг-понга. Вайолет представила их Квиллеру: «Наши охотники на уток!» Молодые люди пригласили его поохотиться с ними на уток – как-нибудь в воскресенье.
– Мы с ружьём друг друга не выносим, – отказался он. – Но утки и среда их обитания мне интересны – тема для «Пера Квилла».
– У нас в офисе есть об этом книга – вы можете взять её почитать. Мы её для вас раскопаем.
А Олден всё играл и играл Шопена. «Одно слово -актёр!» – подумал Квиллер.
Тут им навстречу вышел высокий, подтянутый мужчина со снежно-белой шевелюрой. Его звали Джад Амхёрст, он был инженером, теперь на пенсии.
– Наш ангел-хранитель, – сказала, представляя его, Вайолет. – Оберегает нас от многих бед. И одарила его благодарным взглядом.