Кот, который умел искать мины (Оборотень в погонах)
Шрифт:
Серов возился с ключами добрую минуту, и только когда щелкнула собачка, обернулся ко мне.
– Вы, – промолвил он почти виновато, – не удивляйтесь только...
Чему – киллер не уточнил, а распахнул дверь настежь. Звякнул дурацкий колокольчик, какие обычно вешают при входе в лавку, чтобы не заклинать бесов-охранников.
– Ну, здравствуй, – бросил он нарочито бодро.
Я не сразу разглядел, к кому тот обращается. В дверях стоял Кот.
Не простой Васька или Мурзик. И уж ни в коем случае не Пушок. Нет. Пожалуй, за такое обращение этот кот мог бы обидчику лицо располосовать.
Росту
– Саша! – строго промолвил Серов. – Это гости.
Кот исподлобья оглядел меня, потом, прищурившись, перевел взгляд на хозяина.
– Мм-мря?! – осведомился он.
– Гости, гости, – подтвердил киллер. – Нечего тут гонор показывать.
Кот фыркнул и демонстративно отвернулся. Как и следовало ожидать, ряха у него была шире седалища. Обыкновенный дворовый кот – черный с белой манишкой и носочками, покрытый боевыми шрамами, корноухий, – только очень ухоженный.
И очень большой.
– Познакомьтесь – Александр Македонский, – представил киллер.
Я сначала подумал, что мой провожатый спятил, и только большим усилием мысли соотнес великого полководца с наглым четвероногим.
– Очень приятно, – только и выдавил я.
Удалявшийся кот при этих словах обернулся, смерил меня презрительным взглядом через плечо и отрезал:
– Мр.
– Не понравились вы ему, – извиняющимся тоном объяснил киллер.
– Меня кошки вообще не любят, – машинально отозвался я. – Знаете, порода у меня не та.
– А-а... – протянул Серов. – Ну, Македонскому должно быть стыдно – он ведь служебный кот. Просто он чужих недолюбливает.
– Погодите, – прервал я его, – так это саперный кот?
– Ну да. – «Афганец» недоуменно глянул на меня. – А какой еще?
Действительно. Ужасно хотелось спросить, берет ли мой собеседник кота с собой на дело, но я воздержался. Зато с таким постояльцем никакой охраны не надо. Саперные коты, как и любые другие, почти невосприимчивы к магии, зато сами чуют ее за версту. К тому же они умнее обычных... и сильнее. Я обратил внимание, что дверной косяк изнутри изрядно поточен когтями. Самые глубокие царапины уходили на полпальца в дерево.
– Ну, с одним моим товарищем вы познакомились, – радушно заметил Серов, запирая дверь изнутри, – а сейчас увидите и второго.
В торговом зале было темно, если не считать за освещение два-три подсвеченных аквариума, где копошилась, невзирая на время суток, какая-то мелкая живность. Замеченный мною теплый свет струился из подсобки.
– А я уж начал сам с собою держать пари, когда ты вернешься, – послышался оттуда непередаваемо певучий голос.
– По-моему, – ответил Серов, – к тебе должна была сегодня прийти Танечка. Или Лерочка?.. В общем, я решил задержаться, покуда тебя, страдальца, не обуходят по полной программе.
– В русском языке, – поправил невидимый эльф, – нет такого слова. Правильно говорить «окружат заботой, подобающей утонченному и цивилизованному существу». Кстати – меня подводит слух, или ты с гостями?
– Ничего тебя не подводит, – добродушно огрызнулся Серов, а мне шепнул: –
Все это настолько не вязалось с образом хладнокровного убийцы, что я попытался разогнать наваждение короткой молитвой. Ничего, конечно, не вышло. Да и что, в сущности, такого? Разве убийцы – не люди? Только когда они, в точном соответствии с Уложением, «нелюдь, нечисть альбо нежить».
То, что сперва я принял за подсобку, оказалось комнатой, причем довольно просторной. Половина ее, судя по всему, действительно использовалась для хранения всякой ерунды, которой в зале не выставишь, а тащить всякий раз со склада – лениво; на огромном столе громоздился прикрытый марлей лоток, в котором что-то мерзко шевелилось. В другом же конце комнаты стоял диван, напротив него – эфирник, а между ними – столик вроде кофейного.
Эльф сидел на диване, и с первого же взгляда я понял, почему он не вышел навстречу другу. У эльфа не было обеих ног. Ниже колена поблескивали серебром протезы; в нескольких местах покрытие сошло, обнажив низменную бронзу. К подлокотнику дивана был прислонен костыль. Новенький, непохожий на раешные рогульки, весь блестящий сталью и дорогим деревом, с валиком из настоящей пробки... но все равно – костыль.
– Прежде чем мой товарищ попытается в очередной раз изуродовать благородные звуки наречия Перворожденных своим неуклюжим языком, – промолвил эльф, когда я замер на пороге, – представлюсь сам: Шаррон ап Идрис ыд Даэрун Аыгвейн Отоэлариун, прозванный Наурлином Кулуремом.
От неожиданности и смущения – к обществу эльфов надо привыкнуть, а у меня такого опыта не было – я ответил ему так же, как только что коту:
– Очень приятно.
– Шарапов, – поправил товарища Серов. – Шарапов твоя фамилия по пачпорту. Игорь Дорофеич, если быть точным. С погонялом...
– Лучше не переводи! – взметнулся эльф. – Мое данное прозвище только на певучем наречии лесных эльфов звучит, э...
– Прилично? – ехидно поинтересовался Невидимка, хотя даже я, не обремененный познаниями в высоком эльфийском, понял, что в переводе кличка эльфа-инвалида звучит не столь похабно, сколь бессмысленно.
Шаррон удостоил товарища единственного презрительного взгляда.
– Не обращайте внимания, – посоветовал он, взирая на меня пристально и бесстрастно, словно на сложный, беспорядочный путь мотылька вокруг лампы. – Сева всегда со мной препирается. Хотите чаю?
Вообще-то я хотел жрать. Благодаря Парамонову с его дневником я остался без обеда, а стараниями цыганки-оборотня – без ужина. Желудок, давно отвыкший от аскетических подвигов времен студенчества, жаловался и извивался. Но... пустой чай на Руси хлестать не принято – не китайцы, слава богу.
– Если можно, – вежливо откликнулся я и без спросу опустился на стул. Ноги меня не держали.
Происходящее все больше напоминало чаепитие у Болванщика. Киллер проворно вытащил из шкафа одну жестяную коробку из-под датского печенья, открыл было, тут же захлопнул и полез за второй, где – на удивление – и впрямь оказалось печенье. Эльф, не вставая, поставил чайник на переносную клетку. За обернутыми асбестом прутьями лениво билась дряхленькая саламандра, давно из жарко-белой перекрасившаяся в насыщенный цвет холодеющих углей.