Кот в сапогах, модифицированный
Шрифт:
Нам бы броситься друг к другу и уйти, обнявшись в ближайший шалаш, и все, только счастье сопутствовало бы нам до глубокой старости, но та дама сидевшая в дальнем углу, сидевшая в глубоком кресле, глотнула шампанского, щелкнула пальцами и Наташа, вмиг посерьезнев, бросилась к Адели. Через минуту четыре эти женщины удалились, как я понял, в дамскую комнату. Вернувшись, прошли мимо. Три из них приятельски лицемерно улыбнулись, лицо четвертой, лицо Наташи было каменным, глаза ее, скользнувшие по мне, как метла по замусоренной мостовой, выражали равнодушное пренебрежение.
39.
Sic trazit gloria mundi. Мое предприятие рушилось. Воздушный замок таял на глазах и втягивался в кондиционер, как дым сигареты, застывшей в руке презрительной Адели. Я посмотрел на кота, как ученик, получивший двойку за незнание первой колонки таблицы умножения. Кот посмотрел на двоечника с жалостью к себе. Званое же общество, узнавшее о сути момента от сновавшей повсюду Теодоры, увидело в центре внимания второсортного актеришку-жулика, подсунутого им вместо обещанного Брюса Уиллиса.
Пронизанный уничижающими взглядами, я посмотрел на себя со стороны и понял, что меня фактически нет, потому что Наталья прошла мимо. Прошла мимо, унеся с собой мою жизнь. И все, что мне остается после этого делать, так это достойно принять случившееся к сведению и покончить с ней, то есть жизнью, покончить формально.
Поняв это, я сильно засомневался, что у меня получится покончить с существованием, ведь я, в общем-то, жизнелюб и человек, не имеющий предков, умышленно лишивших себя жизни, или легкомысленно пытавшихся с ней расстаться. Зная из популярной литературы, что без подобных предков самоубийство, как правило, не удается или кончается обидными увечьями, я решил сесть куда-нибудь в уголок рядом с баром и до предела сгустить краски.
Это удалось легко, так как Наталья вдесятеро ухудшила владевшее мной настроение, несколько раз пройдя мимо, совершенно не обращая на меня внимания. Направо ее провел накаченный суперменчик типа Сильвестра Сталлоне, владелец нескольких горных приютов в Италии, Швейцарии и Австрии («Потанин — мой приятель», услышал я), налево — молодой режиссер, известный в широких кругах распущенностью нрава и гигантским наследством, которое он безуспешно пытался промотать при помощи женщин. Режиссер был форменным красавцем и вдобавок остроумцем (Наталья от души смеялась, слушая его скабрезные богемные байки). Первое я мог еще перенести — сколько их, красавцев, кругом, и ни одному не позавидуешь, такие они внутренне квелые. Но второе — нет. Чего мужчины не могут проглотить, так это остроумия соперника.
Остроумия соперника… Если бы он был моим соперником, я конечно, нашел бы словесное петушиное перо и вставил ему в одно место, да так, что Наталья сразу бы поняла, с какой курицей имеет дело.
Однако он не был моим соперником, ибо я был для Натальи ничем. Поняв это в который раз, я загадал: если номер двадцатки Теодоры четный, — то тело, мое тело, оставшееся без души, получит шанс добрести до естественной смерти, если нечетным — то ну их к бесу, и душу, тело.
…Да, я действительно хотел тогда покончить с собой. Чувствую, вы недоверчиво улыбаетесь. Вы недоверчиво улыбаетесь, потому что не видели Натальи. Если бы вам хоть на миг показали солнечный день в раю, и тут же прикрыли плотно врата, сказав,
Нет, я не представлял тогда, как без нее жить.
Не представлял, как вернусь в свою квартиру.
Не представлял, как буду бродить по ней, неприкаянный.
Не представлял, как буду звонить бывшей любовнице, звонить, как ни в чем не бывало, как буду лгать, что люблю только ее, а эта женщина была лишь жирной чернильной чертой, которой жизнь подчеркнула такое значащее для меня имя «Теодора».
Конечно, номер Теодориной купюры был нечетным. Я предчувствовал это, потому и затеял гадание. Уберегло меня от смерти шампанское (настоятельно рекомендую его потенциальным самоубийцам) и, само собой, воображение. Избрав орудием суицида убойный электрический пистолет фон Блада (веревка и яд казались мне тогда незаслуженными), я направился в мастерскую последнего, где пистолет находился, и по пути сел на корточки перед котом, чтобы проститься перед самой дальней в мире дорогой. Эдгар смотрел ободряюще, наверняка он думал: «Наконец-то я увижу настоящий мужской поступок».
Несомненно, это его желто-пронзительные глаза, глаза, несомненно, генетически измененные, помогли моему воображению нарисовать красочную картинку, в которой мы вместе кончаем счеты с жизнью. Явственно я увидел две хорошо намыленные петли, свешивающиеся с высокой перекладины, две табуретки (одна высокая, другая низкая), увидел, как мы на них стоим, привыкая, несколько минут, затем вздыхаем огорченно, поминая свою бестолковость злым тихим словом и решительно спрыгиваем в самую глубокую пропасть в мире. И вот, на веревках болтаемся уже не мы, а наши бренные оболочки. Бренная оболочка Эдгара показалась мне смешной, к тому же я вспомнил, как, возвращаясь в электричке со смотрин теткиного наследства, обдумывал его повешение:
«Голова большая, из петли не выскользнет.
Шея толстая, упитанная — ей предстоит стать много тоньше.
Тело мускулистое — представляю, как оно повиснет окоченевшей на холодном ветру половой тряпкой».
Я улыбнулся воспоминаниям. Прошло-то всего ничего, а сколько всего было! Нет, все-таки жизнь прекрасная штука! Всегда одарит тем, что и представить невозможно, даже за день до доставки на дом очередного ее презента.
Понятно, с такими мыслями невозможно наложить на себя рук. Погладив кота с любовью и по-хозяйски, я удалился в свои апартаменты и принялся напиваться. И преуспел в этом, как ни в чем прежде. Когда на следующий день Стефан Степанович потащил меня в кабинет хозяина, потащил, причитая:
— Никогда прежде, никогда прежде в этом доме не было милиции при исполнении, — я никак не мог вспомнить, где я, кто я, и почему этот мужчина в расшитой золотом ливрее против воли куда-то тащит мое тело.
40. Подводят под статью.
Милиционер, представившийся майором Крюковым, деликатно подождал, пока мои физиологические системы обретут более-менее рабочее состояние, и сообщил, что Наталья Владимировна Воронова бесследно исчезла, и ее нигде не могут найти.