Кот, зверь и конец света

Ростова Ирина

***

— Уйди, — посоветовал я, не оборачиваясь. Я лежал на краю крыши, обозревал свои владения и свой сектор защиты, любуясь благолепием и царящим в них порядком, и совершенно не собирался отвлекаться от мыслей о собственной грандиозной профпригодности.

— Ну уж нет, — отозвалась Двекошки, медленно подходя ко мне поближе и ложась тоже медленно, но на уважительном расстоянии. — И так еле сюда взобралась. У тебя лаз из подвала не работает. Не порядок.

— Сама ты не порядок, — фыркнул я и зевнул, разевая пасти с двойными рядами острых зубов, отлично пригодных для

ловли мефоз и другой псевдобратии. — Он заблокирован, ненужные коты постоянно лезут.

— Ненужных котов не бывает, — наставительно сказала Двекошки. — У каждого кота свое Приключение.

— Но у некоторых оно заключается в том, чтобы орать и жрать, — согласился я, критически подходя к вопросу. — Сектор — мой. Слежу — я.

— Но ты не всегда можешь быть в нужном месте в нужное время. Потому нас и много, и каждый готов протянуть лапу, если беда.

— И какашку подложить тоже, — поддакнул я, совершенно не впечатленный.

— Я уверена, ты еще согласишься со мной, — без особого напряга в тоне ответила Двекошки, облизывая переднюю лапу, с тщательностью прочесывая зубами шерсть между пальцами.

— Не меняются только дураки, — подумав, рассудил я. — Это все, что ты хотела обсудить?

— Ты сейчас приходил на Большой Зов?

— Да. В отличие от тебя.

Двекошки фыркнула.

— Я была далеко и не успела. Что там произошло?

— Кто-то дрался с кем-то. Один позвал нас. Второй хорошо отбивался, но сбежал. Конец истории.

Двекошки немного помолчала. Я даже подумал, что, может, она ненароком уснула, и даже зыркнул в ее сторону глазом, но нет: просто думала, нахохлившись и став от этого еще в два раза больше. Ее размеры всегда вызывали мое искреннее уважение. Я и сам не мал в габаритах, да так, что не всякая глупая псина решится меня задирать, но Двекошки просто потрясает, когда видишь ее в сравнении с любым другим представителем семейства кошачьих.

— Я еще не слышал такого Зова, — признал я, глядя вниз, во двор дома. — Это было странно. Похоже на Зов Сородича, но не совсем.

— Потому что Эти нам сородичи, но не совсем, так и есть, — ответила Двекошки, щурясь. — Они тоже спасают мир от Всенеца, но не как мы. Поэтому мы помогаем им, а они — нам.

— И что они делают? — педантично уточнил я, не понимая, что может быть важнее охоты за обломками нижних миров в верхнем. Гадкие мефозы!

— Они охраняют от Тех. А от Тех и идут мефозы, и другие твари, тоже, — сказала моя собеседница, впиваясь взглядом во что-то внизу. — Сон разума рождает чудовищ.

Я проследил, куда она там смотрит, но там всего лишь шел какой-то бесхвостный в цветной куртке, и ни одной мефозы не было видно, как это и полагается в секторе идеального содержания.

— Значит, на такой зов надо приходить, — рассудил я. — Но раньше такого не было.

— Было. Но до того, как ты присоединился к Охоте, — пояснила Двекошки, зевая так, что у меня даже самого за ушами затрещало. — Просто сейчас Те начали ворочаться во сне, от того и мефоз все больше, и новые твари встречаются. Теперь все ясно.

Видимо, Эти в самом деле делали важное дело. Ведь если это от Тех у нас такие нашествия, как в последнее время, то, в самом деле, должны быть какие-нибудь Эти, чтобы останавливать Тех и мурчать им колыбельные. А нам, охотникам из Тени, недосуг таким заниматься.

— Союзники, — заключил я рассудительно.

— Союзники, — подтвердила Двекошки, и мы некоторое время наблюдали мир в молчаливом согласии.

— А теперь уйди, — затем попросил ее я.

***

Дверь нашлась, когда мрачное дерево полностью скрылось из вида, словно она пряталась от него, но она была ничуть не менее странной. В изгороди, да и в самой ткани реальности зияло отверстие, словно вырезанное ножом. За ним виднелись смутные очертания другого пейзажа, а сам срез был не толще картонки от торта.

Илья оборвал веточку с изгороди и сунул туда, наружу. На удивление, ничего не случилось, там, за невидимой границей веточка продолжала здравствовать и зеленеть, разве что, стала немного золотистой. Илья вытащил ее к себе — и осевший на ней золотой налет оказался настоящим: очень мелкая, мелкая, сыпучая, летучая золотистая пыль.

— Час от часу не легче, — буркнул Илья. Впрочем, — выбирать особо было не из чего, поэтому он глубоко вздохнул, вдохнул, на всякий случай, воздуха побольше и шагнул в прорез. Ничего эдакого он даже и не почувствовал, словно в обычный дверной проем вошел, только вокруг вместо зелени, травы и живописных пейзажей была почти бесконечная долина золота под желтым небом с точками далеких звезд, и в воздухе висела золотая взвесь.

Илья выдохнул, хватанул местного воздуха, покашлял, но принял к сведению, что пыль особенно не ощущалась — разве что запах был странный. Не то металл, не то мед.

— Хрен редьки не слаще, — добавил еще одну народную мудрость Илья. Обернувшись, он обнаружил, что никакого окна с этой стороны и вовсе нет, а есть только такое же бесконечное золотое пространство. Натянув на нос воротник рубашки, парень обреченно двинулся вперед, приходя к мнению, что ему тут, видимо, предстоит какой-нибудь идиотский норматив по ходьбе сдавать.

Золотая бездна тянулась почти бесконечно, или, может, на самом деле прошло всего лишь полчаса или час, как вдалеке показалась какая-то выделяющаяся на пустоши структура. Не зная, радоваться или пугаться, Илья, тем не менее, прибавил шагу.

Кажется, это была статуя. Чем ближе Илья подходил, тем лучше было видно: это был трон из золота, на котором сидел золотой же человек. Вскоре стало возможно разглядеть его аристократическое точеное лицо, длинные волосы, странный наряд, массивные браслеты на руках, сливающиеся с подлокотниками трона, и… острые кончики длинных ушей, выглядывающие из-под золотых прядей.

— У царя Мидаса, — сказал Илья, чувствуя шевеление каких-то потерянных воспоминаний, — ослиные уши.

Статуя ему, впрочем, не ответила. Хотя на миг показалось, что золотая взвесь немного дрогнула — хотя, может, это дыхание Ильи ее колыхнуло.

— И что мне делать-то?

— Смотря за чем, — раздался едва слышный голос. — Ты пришел.

Илья поднял глаза и, встретившись с живым взглядом глаз золотой статуи, так и подпрыгнул.

— А ты кто такой? — буркнул Илья крайне недружелюбно из-за испытанного ужаса, близкого к сакральному. В конце-концов, подмена живого неживым и тому подобное — один из самых глубинных ужасов человечества. Феномен зловещей долины, или что-то такое.