Коварная искусительница
Шрифт:
Он провел рукой по ее растрепанным волосам. Прикосновение Холлингтона, нежное, словно лепестки розы, так контрастировало с холодным взглядом.
– Мне всегда нравились женщины, которые знают, как надо себя вести, – произнес он.
Эмма осматривала каюту, пока Мартин развязывал ей руки и вынимал кляп изо рта. Если бы пол не качался под ней, она бы подумала, что – находится в спальне богатого дома в Лондоне. Каюта была шириной с корабль и длиной по крайней мере с четверть судна. Изумрудный бархат, которым были обиты стулья и под которым скрывался альков,
Уголки рта Эммы болели от кляпа. Ее запястья, натертые веревкой, горели. Но она отказывалась демонстрировать этому человеку хоть какие-то признаки слабости. Вместо этого она смотрела Холлингтону прямо в глаза.
– Я думаю, что вы быстро очаровываете женщин. Я не могу понять, почему же вы опустились до такой низости, как похищение? – спросила девушка.
– Когда женщина легко достается, то это неинтересно, – Холлингтон поднял прядь волос и стал играть с ней, пропуская сквозь свои длинные пальцы. – Судя по вашему взгляду, с вами будет нелегко. Если бы я приказал привести сюда Эндовера и четвертовать его перед вами, то вы бы набросились на меня как тигрица. Но вместо этого вы будете сопротивляться без применения силы.
– Для вас это просто игра, в которой главное – власть. Вам нравится держать людей под контролем, – сказала Эмма Холлингтону.
– А вы все прекрасно понимаете, мисс Уэйкфилд, – он приподнял свои темные брови и посмотрел на нее слегка удивленным взглядом.
– А вас легко понять, мистер Холлингтон, – Эмма отвернулась от него и пошла по направлению к письменному столу, стоявшему с противоположной стороны от кровати. Надежда не подвела ее: на столе рядом с пресс-папье в форме лошади лежал нож для вскрытия писем. Тонкое лезвие поблескивало в свете свечей.
– А Эндовера тоже легко понять?
– Большинство мужчин легко понять. Они не так сложны, как женщины. – Эмма повернулась, села на край письменного стола и убрала руки за спину, будто бы она решила отдохнуть, а сама же пыталась достать нож для вскрытия писем. – К примеру, вы используете меня как пешку в своей игре с целью отомстить Эндоверу.
– Вы действительно очень догадливы, у меня особые планы насчет Эндовера.
– Вы собираетесь убить его?
– Вовсе нет, – он тихо рассмеялся. – От того, что мучаешь мертвого, – никакого удовольствия.
– Он вам не нравится лишь потому, что он был против вашего брака с его сестрой? Или вы не любите его по другой причине? Может, вам не дает покоя его явная мужественность?
– Его явная мужественность? – Холлингтон уставился на Эмму. – И почему же она не дает мне покоя?
– А потому, что по сравнению с вами маркиз более мужественен, – пальцы Эммы нащупали пресс-папье. – Вы чувствуете, что стоите ниже его?
– Ниже его? – Холлингтон двинулся к девушке. На лице его было написано удивление. – И кто же сейчас играет в игру, мисс Уэйкфилд? На что вы надеетесь? Рассердить меня окончательно?
Он встал перед Эммой так близко, что его ноги соприкасались с подолом ее платья.
– Мне кажется,
– Недоволен? – Холлингтон поднял темно-синюю ленту, находившуюся в середине неглубокого выреза платья Эммы. Он медленно дернул ленточку и развязал бант. – Сейчас, может быть, и недоволен. Но скоро буду.
– Вы хотите заставить меня служить вашим удовольствиям, – Эмма провела пальцами по холодному серебристому лезвию ножа. Страх, опасение и надежда смешались в ее душе, отчего сердце девушки бешено билось. – А мне кажется, что ложиться в постель с женщиной, которая желает вас, гораздо приятней.
– А вы меня и возжелаете, – Холлингтон положил ей руки на грудь и скользнул подушечками пальцев к соскам. От его прикосновения по телу Эммы пробежал мороз. – Следить за тем, как вы боретесь со своими основными инстинктами, – тоже часть наслаждения. Вы видите, что страсть мало к чему относится, кроме чисто физических воздействий. Я узнал это от мачехи, будучи в весьма нежном возрасте.
– Я никогда не возжелаю вас. – Эмма сжимала ручку ножа для вскрытия писем, одновременно собирая всю храбрость и готовясь защищаться от Холлингтона.
– Ошибаетесь, – он наклонился и прижался губами к ее нежной коже под правым ухом.
Кончик ножа уперся Мартину Холлингтону в подбородок. От страха Эмма прижала нож слишком сильно и поранила его. Кровь стекала по лезвию ножа.
– Делайте, что я сказала, Холлингтон, или я всажу нож вам в горло, – прошипела Эмма.
У Эммы перехватило дыхание, когда Холлингтон схватил ее за запястье и отвел нож от своей шеи. Она ударила его коленом в пах. Холлингтон задохнулся от боли, согнулся пополам и упал.
– Вы… вы… еще пожалеете, – прошипел он. Девушка вскочила и ударила Холлингтона ногой.
Его голова откинулась назад, он потерял сознание.
В следующее мгновение девушка распахнула дверь, ведущую в каюту.
Эмма обернулась и подняла нож. Она держала его так; будто это был меч. Девушка ожидала, что сейчас соберутся приспешники Холлингтона. Но вместо них в каюту ворвался Эндовер с пистолетом в руке. Он взглянул на Эмму, потом на Холлингтона и снова на нее.
– Я думал, что вас надо спасать. Похоже, я ошибся, – проговорил маркиз.
Эмма, не думая ни о чем, подбежала к Себастьяну и обвила его шею руками.
– Слава Богу! – обрадовалась она.
Он прижал ее к себе, а затем слегка оттолкнул, чтобы посмотреть на лицо Эммы.
– Холлингтон не поранил вас? – спросил маркиз.
– Со мной все в порядке, – ободрила его Эмма. Она чувствовала, как Себастьян беспокоится за нее. Он окружал ее заботой, такой же уютной, как его объятия.
– Слава Богу, – и в следующую секунду маркиз крепко поцеловал девушку. Этот поцелуй длился не больше мгновения, но этого было достаточно, чтобы зажечь в ней кровь. Маркиз отошел на шаг и потрепал своей теплой рукой Эмму по щеке. – Нам лучше уйти отсюда, прежде чем кто-то либо из людей Холлингтона заметит, что что-то не так.