Коварство и честь
Шрифт:
— Вы неразговорчивы, милорд, — сказала она наконец.
— Я думаю, — коротко ответил он.
— О чем?
— Какая великая актриса пропала в прелестной Терезе Кабаррюс.
— Прошу прощения, милорд, мадам де Фонтене, — сухо поправила она.
— Боюсь, это одно и то же. Правда, завтра вы вполне можете стать мадам Тальен, ибо Тереза Кабаррюс развелась со своим ничтожным маркизом, как только Конвент дал на это позволение.
— Похоже, вы неплохо информированы, милорд.
— Почти как вы, мадам, — довольно рассмеялся он.
— Значит, вы не поверили моей истории?
— Ни единому слову!
— Странно, — удивилась она, — потому что каждое слово — правда.
— Чертовски странно, — согласился он.
— Разумеется, я рассказала не все! — воскликнула она с неожиданной яростью. — Не могла! Миледи не поймет! Она стала… как это лучше сказать… настоящей англичанкой. Маргарита Сен-Жюст поняла бы. Леди Блейкни — нет.
— Чего именно не поймет леди Блейкни?
— Ну… насчет Бертрана Монкрифа!
— Вот как?
— Вы вообразили, будто я ранила бедного мальчика, причинила ему зло? Ведь это вы увезли его от меня! Вы… Алый Первоцвет… Видите, я все знаю! Все! Шовелен сказал мне…
— И галантно привел вас к моей двери, — рассмеялся он. — Потом вы разыграли жертву ворчливого негодяя, который жестоко вас преследует. Превосходный спектакль. Позвольте предложить вам мои искренние поздравления!
Она ничего не ответила. Но, помолчав, резко спросила:
— Вообразили, будто я здесь, чтобы шпионить за вами?
— О, как можно! Чтобы прелестная Кабаррюс одарила своим вниманием столь недостойный объект!
— Это вы сейчас, милорд, предпочли играть роль, — парировала она. — Но давайте заключим перемирие, и вы объясните, что намерены делать.
Сэр Перси не ответил. Молчание действовало ей на нервы, поэтому она неприязненно бросила:
— Конечно, выдадите меня полиции. И поскольку у меня нет документов…
Сэр Перси привычным укоризненным жестом поднял руку.
— О, почему вы считаете, что я способен на столь нерыцарственный поступок?
— Нерыцарственный? — устало вздохнула она. — Полагаю, в Англии это назовут актом патриотизма или самосохранения: все равно что бороться с врагом или обличить шпиона.
Она замолчала, но ответа так и не дождалась и с внезапной страстью выпалила:
— Значит, все-таки меня предадут! Продадут злейшему врагу. О, что дурного я вам сделала, и почему вы меня преследуете?
— Вас? Прошу прощения, мадам. Но мой слабый мозг не в силах осознать, о чем вы толкуете.
— Это не шутки, милорд. Позвольте мне объяснить. Похоже, у нас с вами разные цели.
Она остановилась, и он был вынужден сделать то же самое. Они добрались почти до конца узкой дорожки. Еще несколько ярдов, и они окажутся на большой дороге. Вдали сияли огни Дувра и гавани. Позади дорожка, поросшая по обеим сторонам старыми вязами самых фантастических форм, казалась темной и таинственной. Но на том месте, где стояли они, луна ярко освещала широкую дорогу, березовую рощицу слева, крохотный коттедж с черепичной крышей у подножия холма и далее — живописную громаду Дуврского замка, с церковью и башней. Каждый заборчик, каждый сучок в зарослях боярышника был четко очерчен и ясно виден в холодном беспощадном свете. Тереза, божественно стройная и высокая, грациозная, несмотря на грубую мужскую одежду, отважно встала посреди дорожки. Глаза, темные и сияющие, были устремлены на человека, которого ей предстояло покорить.
— Этот мальчик, — мягко продолжала она, — Бертран Монкриф — всего лишь юный глупец. Но мне он нравился, и я видела пропасть, в которую ведет его собственное безрассудство. Между нами не было ничего, кроме дружбы, но я знала, что рано или поздно его шея окажется в петле. И потом, что могла для него сделать смазливая подружка? В то время как у меня были деньги, друзья, влияние… И повторяю, мне нравился мальчик. Мне было жаль его. Потом в ту ночь… разразилась катастрофа. На одном из этих ужинов, которые свирепые звери предпочитают именовать братскими, Бертран как последний дурень принялся оскорблять Робеспьера, идола Франции. Перед собравшейся толпой! Да они были готовы его разорвать! Не знаю, что случилось, меня не было там, но он прибежал ко мне в полночь, растрепанный, в порванной одежде и в ужасном состоянии. Дала ему убежище. Позаботилась о нем. Да-да, именно так, хотя в тот момент ко мне пришли Робеспьер и его друзья и я рисковала жизнью каждую минуту, пока Бертран был под моей крышей! Шовелен что-то заподозрил. О, я это знала. Его ужасные, бесцветные, глубоко посаженные глазки, казалось, пытались проникнуть мне в душу! И тут вам пришло в голову умыкнуть Бертрана! Я этого не знала, зато знал Шовелен. Он видел, видел, говорю я вам! Потому что не сидел на месте, а под тем или иным предлогом то и дело выходил из комнаты. Потом, когда остальные ушли, он вернулся, обвинил меня в том, что я дала приют не только Бертрану, но и самому Алому Первоцвету, что я связалась с английскими шпионами и договорилась с ними увезти моего любовника из дома. С этими словами он ушел. Не угрожая. Вы знаете его не хуже меня. Бросаться угрозами не в его стиле. Но по его взгляду я поняла, что обречена. К счастью, у меня был Франсуа. Мы собрали кое-какие вещи и уехали. Я оставила в доме свою горничную Пепиту. Что до остального, клянусь, все было так, как я рассказала миледи. Говорите, что не верите мне? Прекрасно! И что же, вы увезете меня из этой безопасной страны, в которой я оказалась после кошмарных страданий? Отошлете назад, во Францию, в руки человека, который только и ждет, чтобы бросить меня в темницу вместе со следующей партией будущих жертв гильотины? Это в вашей власти, конечно! Мы в Англии. Вы богаты, влиятельны, сильны. Я здесь чужая, политический враг, бедна и не имею друзей. Можете делать со мной все, что хотите, конечно. Но в этом случае, милорд, моя кровь навечно запятнает ваши руки. И все хорошее, что сделано вашей Лигой во имя человечества, будет стерто этим гнусным преступлением.
Она говорила очень тихо и с душераздирающей серьезностью. И к тому же была ослепительно прекрасна. Сэр Перси Блейкни не был бы простым смертным, останься он равнодушен к таким мольбам, срывавшимся со столь прелестных уст. Сама природа была на стороне Терезы: мягкость и тишина ночи, звездное небо и лунный свет, запах диких фиалок и мокрой земли и топот крошечных неизвестных ножек в зарослях кустов. И этот человек, наделенный сверхъестественной интуицией и острым ощущением всего недостойного доверия и опасного… не мог позволить бы сердцу ожесточиться против ее просьб.
Каковы бы ни были тайные мысли сэра Блейкни, когда она замолчала, измученная рыданиями, которые тщетно пыталась подавить, он мягко сказал:
— Поверьте, дорогая леди, я вовсе не хотел обидеть вас, когда не поверил вашей истории. Столько странных вещей я видел в продолжение своей пестрой карьеры, что я могу понять, какой невероятной иногда оказывается правда и как точно она перемежается с ложью.
— Знай вы меня лучше, милорд… — начала она.
— Совершенно верно. Я не знал вас, мадам. И теперь, мне кажется, в дело вмешалась сама судьба, так что у меня никогда не будет шанса узнать вас.
— Как это? — удивилась она. Но вместо ответа сэр Перси невпопад предложил:
— Идемте дальше. Становится поздно.
Она слегка вскрикнула, словно пробудившись от сна. И легкой походкой, чувственно покачивая бедрами, пошла рядом. Некоторое время оба молчали. И уже миновали первое скопление домов и «Скороход», последнюю гостиницу за городской границей. Теперь оставалось пойти по Хай-стрит, пересечь Олд-плейс, а оттуда было уже недалеко до «Приюта рыбака».
— Вы не ответили на мой вопрос, милорд, — сказала наконец Тереза.