Ковчег Марка. Сто лет пути
Шрифт:
– Вик, положи на место.
Вик и ухом не повел, отнес дровину за кресло и стал грызть – не потому, что ему нравилось грызть поленья, а потому, что это игра такая!..
Пламя весело затрещало, заскакало, отблески окрасили розовым выскобленный пол. Алла подошла и стала спиной к огню – может, ледяной кол в позвоночнике растает?
Кузьмич ушел в соседнее помещение, где, по всей видимости, была кухня, и чем-то там гремел.
– У меня шоколад есть. Хотите? – спросил оттуда.
Алла вдруг вспомнила:
– Бельгийский?..
Он появился в проеме, вид у него был удивленный.
– Почему бельгийский?
– Игорь прилетел и привез миланскую колбасу и бельгийский шоколад.
Кузьмич пожал плечами, как будто недовольно.
– Шут его знает, может, и бельгийский. Хотите?
Алла потерла спину под свитером. Проклятый кол никак не таял.
– Почему кордона «полста-три» нет ни на одной карте?
Вик всё гремел поленом за креслом, гонял его по лиственничному полу туда-сюда. Павел внес две большие кружки, поставил на деревянные подлокотники кресла и потряс рукой – обжегся.
– Вик, сказано, отнеси полено на место. А я больше всего горячее красное вино люблю. На биатлонных трассах всегда наливают. Питье, конечно, специфическое, но я люблю. Глинтвейн называется. Туда главное гвоздику запустить. Без гвоздики смак не тот.
– И ложку куантро.
Тут он вдруг уставился на неё, как будто она выдала некую тайну, откровение!.. Алле стало неловко. Кол в спине, и еще этот мужик смотрит!..
– Чего еще, я не понял?
Она принялась объяснять:
– В глинтвейн хорошо добавить ложку куантро, будет вкуснее. Это ликер такой французский, неужели не знаете? Ну, яблоко, апельсин, сахар, корицу – само собой. И одну ложку ликера на бутылку вина. Попробуйте, замечательно получается.
– Вы… разбираетесь?
– Не то что разбираюсь, но я тоже люблю глинтвейн.
Тут он почему-то весело сказал:
– Вот те на!..
Уселся на подлокотник, взял одну кружку – ей даже не предложил! – и велел дружелюбно:
– Ну, рассказывайте, рассказывайте!
– Что рассказывать-то?
– Кто вы и откуда.
Алла повернулась к печке лицом.
…Осторожней, осторожней! Он же не просто так, он… смотрит. И вообще опасный человек.
Тут опасный человек вдруг удивился, как будто заметил что-то, чего раньше не замечал.
– У тебя чего, спина болит?
– Откуда вы…
Он брякнул кружку обратно, в один шаг оказался рядом и бесцеремонно полез ей под свитер.
– Где болит? Здесь? Или здесь?..
Большая чужая ладонь прошлась по её спине, пальцы понажимали так и сяк и оказались за ремнем брезентовых штанов.
Алле стало так жарко, неловко, стыдно! Щеки и шею затопило тяжелым румянцем. Она ухватила его руку, вытащила её из своих штанов и отшвырнула.
– Погоди ты, не брыкайся. Что со спиной?
– Не надо меня трогать!
Тут он ухмыльнулся, как Вик, – лукаво и несколько плотоядно – и протянул:
– Разве ж я трогаю?.. Когда я трогаю, то я не так трогаю. Ну-ка давай, давай, пойдем на диванчик.
И правда потянул её в сторону дивана. Алла разозлилась всерьёз.
– Уберите руки, или я дам вам по шее. Серьёзно предупреждаю!..
Он сделал какое-то движение, от чего у неё на спине оказались обе его руки, молниеносное нажатие, вспышка боли – белым светом залило мозг, пот выступил над верхней губой – и ледяного кола как не бывало. Кол рассыпался мелкими горячими осколками по всему позвоночнику, стало легко и совсем не больно.
– Ложись сюда. И не брыкайся, а то я подумаю, что ты ко мне неравнодушна.
Опять он – Алла была ни при чём, совершенно ни при чём! – сделал что-то неуловимое, куда-то её повернул, подвинул, и она оказалась лежащей на животе на диване, перед носом вытертый меховой плед. Павел присел рядом и задрал у неё на спине свитер.
– Давно болит?
– Всегда.
– Всегда – это сколько?
Он нажимал, трогал, пальцы словно разбирали её спину на составные части, по косточкам, по мышцам. Она закрыла глаза.
– Вот так нажимаю, больно? А так? А еще? Сам вижу, больно. А если вот так?..
Что-то он там делал, как будто колдовал, как будто магические круги и линии рисовал, и еще вынимал из неё какие-то части, осматривал их и сажал на место.
– Травмировалась?
– Давно, – прокряхтела Алла. – На лыжах.
– Ясный пень, на лыжах. Да это разве травма?.. Это так, мелкие неудобства, а не травма. Вот я тебе расскажу, какие бывают травмы, ты не поверишь.
Он приговаривал, и всё колдовал, колдовал, потом вдруг с силой потянул, все кости проклятого позвоночника хрустнули, будто сломались, Алла стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть, капля потекла за ухом, воздуха не стало.
– Готово дело. Вставай.
Она еще немного полежала, судорожно и коротко дыша, а потом стала подниматься, некрасиво, по-дурацки, попой вверх. Павел поддержал её.
– Ты нормально вставай, – посоветовал он серьёзно. – Какое-то время болеть не будет, я тебе точно говорю.
Алла слезла с дивана, оттолкнула его руку, которая все еще держала её за спину.
…Удивительное дело. Больно не было. Больно не было нигде. Она понаклонялась из стороны в сторону, нагнулась и подняла с пола полено, которое бросил Вик.
– Вы что, – спросила она с подозрением, – великий врач?
– Я в травмах всё понимаю, – сказал он. – Теперь ты мне должна. Зря я, что ли, старался?..
– И что я тебе должна? – спросила Алла дурацким «девочкиным» голосом.
Игру он не принял.
Он встал с дивана, зачем-то отряхнул штаны, схватил свою кружку и громко и сосредоточенно потянул из неё чай.
Это было ужасно. Как будто она себя предложила, а он отказался.
Алла Ивановна сорока двух лет от роду, опытный и взрослый человек, которую время от времени мучил «проклятый радикулит», как она это называла, бывший большой начальник и бывшая женщина – сейчас-то она уж точно никакая не женщина! – аккуратно и деловито пристроила в печку полено, брошенное Виком, натянула пуховик и вышла в метель.