Ковчег, Удачин Игорь - читать онлайн

Ковчег

на обложку

Удачин Игорь

Шрифт:

Занудин в бессилии повалился на спину и пронзительно закричал. Но крик его… превратился в вопль младенца!!

…Голый, крохотный и беззащитный, Занудин спешил уползти прочь от неведомой опасности. Длинная пуповина путалась в ногах, а слезы градом сыпались из глаз. Где-то рядом — он чувствовал, и это разрывало его сердце на части — в страшных муках умирала роженица… А потом сознание его окутало марево. Он увидел, как вырастет. И станет сильным. И станет охотником. И будет знать об охоте очень много. Хороший охотник. И женщины будут любить его за то, что он хороший охотник. И у него будут дети. Но он будет плохим отцом и плохим мужем, но он никогда не перестанет быть хорошим охотником. И он доживет до белой бороды. И начнет тяготиться жизнью, потому что тело станет слабым, а глаз потеряет зоркость. И хотя по-прежнему никто

не подумает усомниться в том, что он хороший охотник — он поймет: время его позади. И он умрет зимой, потому что таких холодных зим на его памяти еще не было…

На подкашивающихся ногах добрел Занудин до завесы. При близком рассмотрении она походила то на клубящийся черный дым, то на отвратительных копошащихся червей. Неистовство шевельнулось в душе Занудина, и он бросился на завесу, точно на живого врага. Не встретив препятствия, Занудин провалился в следующую комнату анфилады…

…Ему определенно повезло с местом рождения, он это знал. Двуногие, наверное, считали его священным. Они даже преподносили ему дары. Жертвовали себе подобных. Оставляли привязанными в джунглях и уходили. Конечно, охотиться интереснее — но когда не хватало пищи, он не брезговал. Он опасался одного. Что когда-нибудь объявится молодой и сильный. Сильнее, чем он сам. И выгонит его из родных щедрых лесов или убьет. Но никому это не удавалось. А однажды он увидел странного двуногого. Тот был белым. Те, каких он видел раньше, были черными. А этот — белый. Он подумал, что двуногий болен и его легко будет убить. Но у двуногого была палка, которая стала громыхать, как громыхает с неба, когда на землю льется вода. Очень больно… И пелена перед глазами… Он понял, что жизнь уходит из него…

И Занудин перед новой завесой. Он хотел бы прекратить это, но не мог…

…Она росла в бедной рыбацкой деревушке и не помнила своих родителей. Все детство и юность она провела за мытьем посуды и разделкой рыбы, но не роптала на судьбу. Она любила смотреть на море в редкие часы отдыха, когда работы не было. В сердце ее родилось счастливое чувство, когда заехавший в деревню немолодой практикующий врач обратил на нее внимание. Она была молода, хотела видеть мир и не упустила своего шанса. Они поженились и уплыли на корабле в другую страну. Но в той стране, куда они прибыли, все было так же, только не было моря. И когда она не работала, ей становилось одиноко. А потом началась эпидемия оспы. И она заболела. Ее немолодой муж плакал как ребенок, но даже будучи врачом ничего не мог сделать… А она жалела лишь об одном. Что никогда больше не увидит моря. И она умерла. Думая о море…

«Хватит… хватит…» — бормотал Занудин, лицо его тряслось и с носа капал пот. «НЕТ, НЕ ХВАТИТ, — отвечал Голос, — НЕТ, НЕ ХВАТИТ…»

…Не проста, но богоугодна жизнь отшельника в горах Непала. Робкие крестьяне захаживали в его пещеру раз в смену луны, чтобы предложить свежего песка, валежника и лепешек в благодарность за чуткое слово и просветление. Его ни разу не обидели дикие звери, и даже ядовитые гады позволяли гладить свое истосковавшееся по ласке шершавое тело. Но однажды к нему пришел человек с очень нечистой аурой. Человек стал издеваться над ним, а он молчал и не позволял себе отвечать злобой на злобу. И тогда «нечистый» дошел до исступления. Он выколол ему глаза и, потащив за ноги, скинул со скалы…

…Он был царем в городе Куско задолго до эпохи конкистадоров…

…Юной цыганкой, повешенной по ложному обвинению на площади позора…

…Участником крестового похода, зарубленным своими же товарищами в песках знойной Палестины…

…И даже найденышем-гермафродитом, воспитанным труппой бродячих комедиантов…

Редкой была та комната, где Занудину хотелось задержаться, вспомнить и расцвести душой, где грусть сладка, а счастье казалось таким простым и удивительно ясным. Но чаще Занудин сталкивался с картинами ужасающими: войны, болезни, лишения, кровь и слезы… Моря показались Занудину жалкими лужами — сколько он видел крови и слез… Стон великого отчаяния рвался из его груди. Он молил о том, чтобы все кончилось. И вот его последнее видение, маленький фрагмент… Оно (видение) могло показаться самым заурядным. Оно, к тому же, повторяло сон, явившийся всему виной. Но нет. Тут что-то крылось. Быть может, то, ради чего он и предался невыносимой душевной экзекуции, в таких красках до сей поры никому неведомой…

…Он по-прежнему в своем кабинете. Неуходящее ощущение, что Все Произойдет Здесь… Книги, кое-какая мебель, коллекция курительных трубок и просыпанный повсюду пепел, австралийский бумеранг, скрипка, полотна Шарэля на стенах, портреты Ньюдана, Фаратея, Мексвилла. Ничего необычного. Он поднялся из кресла, чтобы пройти к окну, взглянуть на улицу и на кроны платанов. Под ногами шелестят разбросанные листы. Он в домашних туфлях и халате. В зубах неизменная трубка. Он не очень хорошо себя чувствует. Недавно отказался от операции… Формулы, формулы… Снова перед глазами одни только формулы. В них таится что-то живое — он это чувствует, — трепещущее, изнемогающее от мук заточения, рвущееся на свободу… Они, эти формулы — какое жуткое, но яркое ощущение — любят, страдают и… ненавидят.

…ФОРМУЛЫ… ФОРМУЛЫ… ФОРМУЛЫ… ФОРМУЛЫ…

…Занудин очнулся в полубеспамятстве. Все тело пронизывала ужасная боль и ломота, а содержимое черепной коробки готово было закипеть или взорваться. Он так и не смог подняться на ноги, но, разминая затекшее тело, видел, что анфилада вновь приняла прежний облик. Никаких завес мрака. Она убегала вперед и назад в бесчисленный ряд сквозных комнат, похожих одна на другую точь-в-точь.

— Доволен собой? — раздался голос Абрикоса так неожиданно, что Занудин крупно вздрогнул, и боль новой волной прокатилась по всему телу.

Абрикос кружил прямо над головой бедного Занудина, и пламя, в которое он был облачен, потрескивало словно костер, разведенный на сырых еловых ветках.

— Я почти ничего не запомнил, — печально пробормотал Занудин, — так… какие-то обрывки…

— Это уже не мое дело, — ответил Абрикос. — Скажу только вот что, и выслушай меня внимательно, а потом мы расстанемся. В этом мире всегда находится место исключительному. Природа, Сила, Бог, Высшее Самосознание, Жизненный Принцип Вселенной, Бытие — словесная оболочка не меняет сути — порой может стать доступным для кого-то. И сознание узнает все, что когда-либо происходило. Ибо ничто не случайно и ничто не исчезает навсегда. Один ответ на все вопросы — переход. Тебе открылась Анфилада Жизней. Она и есть Переход. Меняются формы и образы, и каждая форма/образ отделена от другой формы/образа завесой тьмы. Завеса тьмы призвана обновлять сознание и возвращать ему девственность механизма познания. И лишь в исключительном случае — особо исключительном! — завесы поднимаются разом и сознанию открывается дар увидеть всю пройденную им Анфиладу, от самого начала до самого конца… Хотя что есть Начало?.. И что есть Конец?.. А теперь прощай.

Удивительная сила с неописуемой скоростью закружила Занудина, превращая в белесый вихрь все вокруг, и как ваньку-встаньку внезапно подкинула на ноги. Первое ощущение — боль ушла. Занудин зашатался, но устоял. Оглядевшись, он понял, что снова находится в светлой палате, у постели Занудина-маленького. Над головой мигала люминесцентная лампа дневного света. Ангел-хранитель — если только не притворялся — спал безмятежным сном.

У-уф! — выдохнул проникнутый чувством грандиозного ошеломления Занудин и, ступая на цыпочках, направился к выходу.

Контактеры, Компоновщики И Раздолбаи

— 13 —

«Наверное, то же чувствует мотылек, — предавался подспудно пугающим, но вместе с тем необъяснимо сладосмысленным раздумьям Занудин. — Да, тот самый мотылек, что летит на огонь, и обратного пути для которого нет… Впрочем, что он может чувствовать?.. Смешно представить! Никчемная крылатая букашка…»

Занудин был сам не свой. Теперь-то понятно — не стоило засиживаться допоздна с дядюшкой Ноем у камина!.. Он уже и в общих чертах не помнил, о чем, — но слово за слово завязался неторопливый и как будто бы доверительный разговор. Старик, лукаво щурясь, потягивал свой вечерний косячок. Занудин сдуру тоже угостился парой-тройкой ядреных затяжек. С тех пор голова и пошла кругом!