Ковчег
Шрифт:
К себе Занудин возвращался с желанием уснуть. Зайдя в номер и опустившись на кровать, он сразу словно куда-то провалился — в этакую безконтурную полуреальность и уютное полубезвременье, — но острота восприятия при этом совершенно не притуплялась. Спать снова не хотелось, и что только за мысли не роились в голове — как много их было! Каждая, самая мизерная, не терпела к себе невнимания. Занудин систематизировал их, делил по категориям, представлял в форме кирпичиков в нескончаемой стене и в виде корабликов в безбрежном океане, играл с ними словно с детьми… Если бы не стариковская «дурман-трава», Занудин и в жизнь не представил
«Никчемная крылатая букашка…»
«А ведь некоторые выдумщики от науки склоняются к мнению, что мотыльки не видят огня. Да-да, отлично различают все остальное в самую темную-претемную ночь — а огня не видят. Поэтому их и притягивает это загадочное НИЧТО! Вроде того, как звезды и целые галактики засасывает черная дыра, или как человека, стоящего на краю пропасти, мучительно подмывает сделать один-единственный шаг в непроглядную неизвестность…»
Занудин встрепенулся. Сузил глаза, нацеливая взгляд. По оконному стеклу, задиристо чокаясь брюшком с собственным отражением, как неприкаянный метался мотылек. То высоко подлетая, то как альпинист срываясь на невидимой страховке до самого подоконника. Вот он, маленький виновник, запустивший случайную проекцию на его размышления…
Поднявшись с кровати, Занудин прошел через комнату, разместился на подоконнике, подобрал ноги. Тыча пальцем, стал чинить мотыльку препятствия. Бедному насекомому это явно не нравилось, и мотылек еще сильнее заколотил крылышками. За окном чернела бездыханная ночь. Растревоженные мысли казались теперь не такими мелкими и разрозненными. Они будто удобрились, потучнели, набрались коварства. В душу закрадывались дурные предчувствия.
Стоило Занудину отвлечься всего на миг — и мотылек пропал. Без него — вот глупость! — сделалось одиноко. В уголке Занудинского рта подрагивала дымящаяся сигарета. Конечно же, Занудин и не заметил, как глупый мотылек, полный самозабвенного любопытства, подлетел к раздувающемуся под коркой табачного тлена огоньку и, опалив крылья, шипя спланировал вниз. Там, на полу, неуверенно ползал он теперь, как две капли воды похожий на отравленного, при последнем издыхании, таракана…
Ноги затекли. Затушив сигарету, Занудин слез с подоконника и принялся бесцельно слоняться по комнате. Вдруг резко остановился… вскинул брови… подергал кончиком носа, точно к чему-то принюхивался. И если у вдохновения есть свой особый отличительный запах — то это был именно он, запах вдохновения…
Занудин стремительно приблизился к столу, достал из ящика бумагу и карандаш, после чего буквально обрушился на стул и, не теряя ни одной драгоценной секунды, принялся испещрять лист каракулями, с трудом поспевая за овладевшими сознанием мыслями.
— Хм… вот ведь… — отстранившись от написанного и отложив карандаш в сторону, поразился Занудин. Погрустневший взгляд, не найдя лучшего прибежища, уперся в неживую заоконную панораму.
Занудин впал в такую рассеянность, что даже стук в дверь не вывел его из прострации. Только когда ладонь вошедшего с тактичной осторожностью похлопала сзади по плечу, Занудин крупно вздрогнул, откашлялся и машинально поправил воротник рубашки вокруг шеи.
— Ах, это вы, Поэт… — вздохнул Занудин, полуобернувшись. Во вздохе его послышалась противоречивость досады и облегчения.
— Я вас напугал? Вы заснули сидя?
— Нет. Просто задумался.
— Понимаю,
— Разумеется, все в порядке.
— Рад за вас.
— Вы что-то хотели? Время позднее…
— Абсолютно ничего, — запустив руки в карманы брюк, Поэт небрежно переминался с носков на пятки. — А что это, позвольте, такое?.. Ваш почерк, не ошибаюсь? Аляповатый, шибко нервозный. Но это, знаете, говорит о творческом начале, заложенном в вас. Да, да, да. Постойте. Уж не стихи ли это?
— Стихи, должно быть… — буркнул Занудин. — Сам не знаю, что на меня нашло.
— Прочтите же! — взвизгнул Поэт, взмахнув руками так широко и энергично, словно собирался не меньше чем оторваться от пола и взлететь. В следующую секунду он уже с комфортом устроился в кресле. — Читайте же, читайте, дружище! Читайте!
Занудин нерешительно взял листок в руки и без выражения прочел:
И тайны мертвая петля
Еще не завилась кругами.
Еще горящая земля
Не провалилась под ногами.
Еще не время объяснить
Особый смысл земных желаний.
И ускользает еще нить
Забытых предсуществований…
Ключи не к тем еще дверям
Обманутый находит разум,
Потусторонним голосам
Не доверявшийся ни разу.
Еще терпим текущий миг.
Слабы душевные волненья.
Еще в утробе дремлет крик
Грядущих перевоплощений…
Занудин выдвинул ящик стола, убрал листок со стихотворением. Туда же ребром ладони смахнул карандаш.
— Я стихов никогда не писал. Даже в юности — в пору, когда, считается, пишут все, — пожал плечами Занудин.
Поэт наигранно расхохотался, после чего закурил и довольно долго пребывал в гнетущем молчании.
— Нет, в общем-то неплохо! — выпалил он наконец. — Весьма неплохо! Но тут дело в следующем: два поэта для «Ковчега» — это уже перебор… Вам так разве не кажется? Или-и… — Поэт вздрогнул всем телом и пытливо прищурился, — вы все это исподтишка затеяли?!
Занудин поперхнулся.
— Ай-яй-яй, Занудин, — Поэт драматично покачал головой, лицо его покрылось лиловыми пятнами, — не ожидал, не ожидал. Ну и Ф-Ф-Фарисей же вы… да-а, неподражаемо… А ведь я тот самый, напомню, первый, а может, и единственный, встретивший вас здесь с открытым сердцем! Здравствуйте, дружище, сказал я вам… Скромный поэт, говорил я, к вашим услугам… А вы-ы… Выходит, нож в спину всадите — глазом не моргнете.
— Какой нож?.. В какую спину?..
— В мою! В мою! — сорвался на отчаянный вопль Поэт, театрально закрывая лицо рукою. — В мою…