Козел отпущения
Шрифт:
Чтобы направить людей к терпеливому исследованию природных причин, следовало сначала их отвратить от их жертв. А отвратить их от жертв было нельзя иначе, кроме как показав им, что гонители «возненавидели без причины» и — отныне — без ощутимого результата. Чтобы сотворить такое чудо — не у нескольких исключительных индивидов, как в Греции, а в масштабе огромных народов, — требовалось то экстраординарное сочетание интеллектуальных, моральных и религиозных факторов, которое дано в евангельском тексте.
Люди не потому перестали охотиться на ведьм, что изобрели науку, а потому изобрели науку, что перестали
Наши современники все это критикуют; они громогласно осуждают гордыню современного Запада, но лишь затем, чтобы самим впасть в еще худшую гордыню. Чтобы не признавать нашу ответственность за злоупотребление, которому мы подвергли доставшиеся нам грандиозные преимущества, мы отрицаем их реальность. Мы отрекаемся от мифа о прогрессе лишь затем, чтобы заново впасть в еще худший миф о вечном возвращении. Если верить нашим ученым, мы не находимся под воздействием какой бы то ни было закваски истины; наша история не имеет никакого смысла, само понятие истории ничего не значит. Знамений времени не существует. Мы не проживаем то уникальное приключение, которое, как нам кажется, мы проживаем. Науки не существует; знания не существует.
Наша недавняя духовная история все больше походит на конвульсии одержимого, который предпочитает смерть грозящему ему исцелению. Раз мы так надежно забаррикадировались против всякой возможности знания, то, значит, мы очень сильно опасаемся прихода этого знания и воспринимаем его как враждебное. Я попытался показать, что многое в нашем мире определяется тем, что дешифровка гонительской репрезентации была резко ограничена. В течение нескольких веков мы дешифруем одни репрезентации и не толкуем другие. Наша демистификаторская способность не простирается за пределы области, которую сама же она и определяет как историческую. Понятно, что сначала она упражнялась на наиболее близких репрезентациях — они легче всего поддавались дешифровке, поскольку уже были ослаблены евангельским разоблачением.
Но наше нынешнее топтание на месте нельзя объяснить одними только трудностями дешифровки. Как я показал, наша культура, отказываясь распространить на классическую и примитивную мифологию вполне адекватные для них процедуры интерпретации, страдает настоящей шизофренией. Мы стараемся оградить миф западного гуманизма, руссоистский миф о природной и первобытной доброте человека.
Но дело не в этих мифах. Они лишь аванпосты более упорного сопротивления. Дешифровать мифологию, открыть роль «козлов отпущения» во всяком культурном устройстве, решить загадку примитивной религии — значит неизбежно подготовить возвращение в силе евангельского и библейского откровения. С того момента, как мы действительно поймем мифы, мы уже не сможем считать Евангелие одним из мифов, поскольку именно оно дает нам средства их понять.
Всеми силами мы сопротивляемся этому грозящему нам свету. Уже долгое время он освещает многое вокруг нас, но еще не освещает самого себя. Мы условились верить, что он исходит от нас самих. Мы принимаем самих себя за свет, тогда как мы всего лишь свидетели света. Но как только яркость и радиус действия этого света еще немного увеличатся, то он сам выйдет из тени, обратится на самого себя и себя осветит. Евангельский свет раскрывает свою собственную специфичность по мере того, как он распространяется на мифологию.
Евангельский текст, наконец, начинает разъяснять и сам себя — в конце интеллектуальной истории, которую мы считаем этому тексту чуждой, поскольку он трансформировал нашу оптику в направлении, чуждом всем религиям насилия, с которыми мы его, абсурдным образом, смешиваем. Но вот новый шаг этой истории — сам по себе незначительный, но чреватый важными последствиями для нашего интеллектуального и духовного равновесия — рассеивает это смешение и открывает критику насильственной религии как самую суть евангельского откровения.
Если бы в Евангелиях об этом не говорилось, то, значит, от них оставалась бы скрыта их собственная история; тогда они не были бы тем, чем мы их считаем; но в них говорится об этой истории — под рубрикой Духа. Великие тексты о Параклете проясняют тот самый процесс, который мы сейчас проживаем. Именно поэтому сейчас начинает рассеиваться их сравнительная неясность. Не дешифровка мифологии проясняет тексты о Духе, а Евангелия, пронизав мифы своим светом и сведя их к ничтожеству, помогают нам понять слова, которые прежде казались бессмысленными, пропитанными насилием и суеверием, поскольку они возвещают этот процесс в виде победы Христа над Сатаной или Духа истины над Духом лжи. Посвященные Параклету пассажи Еванглеия от Иоанна собирают все темы данной книги воедино.
Все эти пассажи мы находим в сцене прощания Иисуса с учениками, которое составляет кульминацию Евангелия от Иоанна. Современным христианам, я думаю, немного не по себе оттого, что Сатана упоминается в такой торжественный момент. А говорит Иоанн следующее: оправдание Иисуса в истории, свидетельствование о нем — это то же самое, что уничтожение Сатаны. Это единое и двойное событие представлено нам как уже совершившееся в Страстях и одновременно как еще не совершившееся, все еще имеющее произойти, поскольку оно пока что остается невидимым даже для глаз самих учеников:
…И Он <Параклет>, придя,
обличит мир
о грехе
и о правде
и о суде:
о грехе,
что не веруют в Меня;
о правде,
что Я иду к Отцу Моему,
и уже не увидите Меня;
о суде же,
что князь мира сего осужден (Ин 16, 8-11).
Между Отцом и миром есть пропасть, происходящая от самого мира, от насилия этого мира. Тот факт, что Иисус возвращается к Отцу, означает победу над насилием, преодоление этой пропасти. Но поначалу люди этого не воспринимают. Для них, пребывающих в насилии, Иисус — лишь один из мертвых. Никакая поразительная весть не придет ни от него, ни от Отца, когда он вернется к Отцу. Даже если Иисуса обожествят, то это обожествление останется обожествлением в традиции прежних богов, в непрерывном цикле насилия и священного. В таких условиях победа гонительской репрезентации кажется обеспеченной.