Козьма Прутков

Козьма Прутков — явление в мировой литературе совершенно своеобразное.

Он — плод воображения четырех авторов: трех родных братьев — Владимира, Алексея и Александра Михайловичей Жемчужниковых, а также приходившегося им двоюродным братом графа Алексея Константиновича Толстого.

Особенность

созданного Жемчужниковыми и Толстым персонажа состоит в том, что он, будучи по легенде чиновником — директором Санкт-Петербургской Пробирной Палатки, вырос в маститого литератора — поэта, мыслителя, баснописца, драматурга, оставившего в самых разных жанрах образцы своего дарования.

Прутков — поэт, рожденный фантазией поэтов, посредник между своими литературными опекунами и читателем, основоположник словесной пародии — воспринимается как подлинное историческое лицо с оригинальной человеческой и писательской судьбой, четко очерченным характером. Вот почему он достоин жизнеописания наряду с реальными героями истории.

Козьма Петрович, силою обстоятельств к нему благосклонных или вовсе не благоволивших, вращался в самом центре литературной борьбы середины XIX столетия; был, что называется, в горниле общественных и творческих страстей. Его вымышленная жизнь и зримые итоги сочинительства оказались настолько тесно переплетенными с русской действительностью, с ее подлинными действующими лицами, что тема, заявленная нами в этой книге, позволяет говорить не об одном, но о нескольких жизнеописаниях.

Во-первых, это описание русской жизни со стороны юмористической, оставленное предшественниками и старшими современниками Пруткова ( глава первая нашей книги);отображение ее со стороны официальной ( глава вторая)и в плане идейных оппозиций ( глава шестая).

Затем — описание разных этапов жизни опекунов (главы третья, восьмая, одиннадцатая).

И, конечно, описание жизни Козьмы Пруткова, составленное им самим (то есть опекунами от его имени) и опекунами напрямую, от собственного лица, дополненное впервые собранной родословной дворянского рода Прутковых ( глава четвертая).

Свое место в книге заняла русская жизнь, какой она раскрылась в творениях Пруткова — его собственных «опусах» ( главы пятая, седьмая, девятая)и творениях опекунов, не связанных с образом директора Пробирной Палатки ( глава десятая).

Книгу завершает послесловие,подводящее некоторые итоги нашим наблюдениям.

Прутков — классик мировой юмористики, но говорить о нем мы станем по преимуществу серьезно. Изложение будет вестись в историко-литературном ключе с использованием документов — писем, воспоминаний, свидетельств современников, иллюстраций.

Юмор — вот та отличительная черта, которая прежде всего связана в нашем сознании с образом Козьмы Пруткова.

Любой жанр окрашивается под его пером в юмористические тона. Пьесы, подражания известным (а ныне иногда и забытым) поэтам, басни, мнимые переводы, афоризмы, «гисторические материалы», проекты — всё-всё вызывает у нас улыбку, а порой и восхищение отточенностью, иронией, доходящей до абсурда алогичностью авторского мышления.

Само собой разумеется, было бы странно думать, что юмор Козьмы взялся ниоткуда. Нет, у него были свои предшественники, своя великолепная фривольная среда, школа, в которой сложился и окреп талант Пруткова. Он смог опереться на развитую традицию «устной дворянской поэзии, поэзии клубных и салонных остряков» [2] . Их было много. Но у них был свой символ, человек, который возбуждал и закручивал вокруг себя вихрь карнавальности, вовлекая в него знакомых и незнакомых ему людей. Вот о нем и пойдет сейчас речь как об одном из главных предшественников Козьмы Пруткова.

Основателем и звездой устной дворянской поэзии считается забытый ныне Сергей Алексеевич Неёлов (1779–1852) — богатый московский барин, признанный острослов Английского клуба. Такие люди в те времена и не помышляли отдавать свои опусы в печать. Тем более что непристойность изрядного числа их экспромтов могла претендовать лишь на устное или в лучшем случае рукописное распространение в приятельском кругу.

Посмотрим, как характеризует Неёлова его близкий друг князь П. А. Вяземский:

«Неёлов — основатель стихотворческой школы, последователями коей были Мятлев и Соболевский (о них позже. — А.С.); только вообще он был скромнее того и другого. В течение едва ли не полувека малейшее житейское событие в Москве имело в нем присяжного песнопевца. Шуточные и сатирические стихи его были почти всегда неправильны, но зато всегда забавны, остры и метки. В обществе, в Английском клубе, на балах он по горячим следам импровизировал свои четверостишия. Жаль, что многие, лучшие из них не укладываются в печатный станок [3] .

Неёлов, истинный этот в своем роде (то есть истинный поэт. — А. С.),имел потребность перекладывать экспромтом на стихи все свои чувства, впечатления, заметки. Он был Русская Эолова арфа, то есть народная игривая балалайка. <…> Этот поэт по вольности дворянства и по вольности поэзии не всегда был разгульным циником. Он иногда надевал и перчатку на правую руку и мадригальничал в альбомах московских барышень» [4] .

Неёлов приятельствовал с отцом А. С. Пушкина Сергеем Львовичем. Он даже сочинил стихотворение «На завтрак С. Л. Пушкина, где хозяйка приступала, чтобы я ел блины, 1836 г.»:

Ни к пирам, Ни к блинам Не гожусь, И боюсь Блин я съесть! Мне не снесть Масла жир, И мне пир Точно то ж, Что другим Острый нож… [5]

Двадцать пятого мая 1825 года А. С. Пушкин писал Вяземскому: «Стихи Неёлова прелесть, недаром я назвал его некогда le chanter de la merde! [6] (Это между нами и потомством буди сказано)» [7] .