Козьма Прутков
Шрифт:
37Кажется, Кукольник раз сказал… — Еще один любопытнейший реликт эпохи — поэт и драматург Нестор Васильевич Кукольник. Забавно уже само сочетание летописного имени Нестор с фамилией, звучащей как профессия имитатора жизни: Кукольник. Напыщенность, деланность и ходульность его сочинений имела громадный успех у публики, которая часто путает «котурны» с романтической возвышенностью, искусственность с искусством, избитые истины с непритязательной простотой. Но профессионалов Кукольник провести не мог. Они отзывались о нем весьма прохладно. Пушкин ставил его ниже низкого. Это, однако, ничуть не мешало Нестору Васильевичу пребывать в счастливом упоении самим собой, без обиняков представляясь родоначальником школы русских романтиков. В искусстве (литература, живопись, музыка) он признавал лишь «гениальную триаду»: Кукольник, Брюллов, Глинка, служа лакомой добычей для Пруткова. Не у Нестора ли Васильевича позаимствовал Козьма убеждение в собственном
38А что Прутков многим симпатичен — это потому, что он добродушен и честен. — Таковые качества Козьма Петрович унаследовал от своих опекунов, а еще мог «унаследовать» и от одного из предшественников — графа Дмитрия Ивановича Хвостова. Без всяких на то оснований свято веруя в свою лирическую звезду, Хвостов, как мы помним по первой главе, отличался радушием, гостеприимством, прямотой. Этим же симпатичен нам и Прутков. Юмор его прозрачен. Он ничего не таит в душе. А если изображает скрытность, то делает это так чистосердечно, что снова вызывает улыбку. Представляя себя человеком сугубо казенным, строгим начальником, он остается потешным, домашним, уютным. Вообще с Прутковым произошла замечательная вещь, которая случается только с очень своеобразными натурами. Он — шире того забавного персонажа, каким задумали его попечители, а порой, повторим, он совсем освобождается от их власти и живет собственной жизнью вопреки им: создает виртуозно исполненные пародии, проницательные афоризмы. Подопечный выходит из-под контроля опекунов, начинает действовать сам, а это уже аргумент в пользу жизненности художественного образа.
39…усомнился бы в нравственности приемов Каткова. — Порядочность Козьмы Петровича проявляется, между прочим, в том, что он не меняет свои убеждения по воле ветра или в силу собственных душевных метаний. Пусть он консерватор, пусть ретроград, пусть «порядочность» сторонника крепостного права — качество сомнительное, но он, по крайней мере, не флюгер и не фигляр! Признание необходимости реформ дается ему тяжело; он погружается в глубокую меланхолию всякий раз, когда жизнь требует от него принятия новых веяний. Однако нравственное чувство в нем живо, потому он и вправе сомневаться в приемах Михаила Никифоровича Каткова (1818–1887) — популярнейшего публициста, влиявшего на реальную политику России. Изменчивость взглядов Каткова была феноменальной — то он проповедовал централизацию, то децентрализацию; то защищал суд присяжных, то отвергал его; то отстаивал университетский устав, то осуждал; то склонял правительство к союзу с Германией против Франции, то наоборот, ратовал за союз с Францией против Германии… Он на все имел свою точку зрения — и регулярно ее менял. По мнению знавших его людей, если бы принимать во внимание все его советы, то пришлось бы непрерывно вводить новые законы, а следом учреждать законы, прямо противоположные только что принятым.
Алексей Жемчужников сказал о Каткове так:
К ПОРТРЕТУ МИХАИЛА НИКИФОРОВИЧА КАТКОВА [123]
(Сочинено в день его тезоименитства)
Вот клуба Английского идол, Патриотический атлет, — Но клуб ему народность придал, Которой у обоих нет. По мне — с искусством сей писатель За государство поднял шум, По клубу — он законодатель Народных чувств и русских дум; Клуб ставит в честь сему Ликургу [124] , Что все бранит он Петербург, — Согласен: враг он Петербургу, Зато он любит Макленбург [125] ; Мне скажет клуб, что у Каткова К престолу горяча любовь, — Но у остзейца у любого Пылает преданностью кровь; А если скажут: он глубоко Чтит православия завет, — С ним согласится лишь высоко — Преосвященный Филарет [126] .123
Жемчужников А. М.Избранные
124
Легендарный спартанский законодатель IX–VIII веков до н. э.
125
Ирония автора: в то время Мекленбургское герцогство было самой отсталой частью Германии.
126
Митрополит Московский (1783–1867).
Клейнмихель, Кукольник, Катков…
Вот на ком оттачивался юмористический талант Козьмы Пруткова.
Чемпион по казнокрадству, верноподданный самохвал, воплощенный флюгер…
Вот что так остро чувствовал Козьма; что возмущало его опекунов, изливавших свое неприятие не напрямую, а через творения добродушного, глупого, честного и потешного пересмешника.
40…мы все это чуяли… — В какие времена происходило человеческое и творческое становление опекунов, мы себе представляем. Во времена сугубо охранительные, когда форма господствовала над содержанием, а последнее практически не менялось. Во времена казенные и казарменные. Во времена культа императора и все превозмогавшего усердия подданных. Ясно, что официально это толковалось вполне фарисейски. Охранительность и застой именовались спокойствием и порядком. Казенщина и казарменность — ответственностью и бдительностью. Культ императора — данью уважения великому человеку. А подобострастное усердие — жаждой работы на благо Отечества и государя. Но чем настойчивей имперская риторика пыталась убедить разум, тем активнее не принимала ее душа: «…мы все это чуяли». Протест прутковских создателей против умолчания, односторонности, фальши официоза, протест против этого «чуемого» воплотился в образе директора Пробирной Палатки.
Родословная дворянского рода Прутковых
В «Истории родов русского дворянства» (Кн. 2. М., 1991) между описанием дворянского рода Опаловых (Аполловых), с. 287–289, и дворянского рода Прутченко, с. 289–290, нами обнаружен досадный пробел: куда-то выпал дворянский род Прутковых. Мы можем любоваться гербами дворян Опаловых и Прутченко, но герба дворян Прутковых там нет. Его вообще нет нигде. Потому, исходя из исключительной важности предмета для нашего издания и проникнувшись прутковским духом, мы отваживаемся на собственную версию этой реликвии. Опишем возможный герб дворянского рода Прутковых с последующей мотивацией каждой детали.
Герб представляет собой гербовой щит, разделенный натрое: в левой верхней половине щита — лучащаяся лира,в правой — канцелярская печать.Нижнюю часть щита украшает пучок прутков.
Щитодержцы: справа моська Фантазия; слева моська, похожая на Фантазию.Обе стоят на задних лапах в позе льва.
Девиз «Смотри в корень!»покоится на вольно вьющейся ленте, обрамляющей поле щита снизу.
Намет на щите пурпурныйи голубой,подбитый золотом.
По углам щита, выходя за его поле, расположены четыре различных сочетания пальцев. В правом верхнем углу — кулак с оттопыренным вверх большим пальцем.В левом — кулак с оттопыренным вверх большим пальцем и отставленным вниз мизинцем.В правом нижнем углу — известная комбинация из трех пальцев,в просторечии именуемая кукишем.В левом нижнем углу — просто кулак.
Щит увенчан устремленной вправо головой Пегаса.На темя коня возложен лавровый венок.
Нет нужды объяснять, что лучащаяся лирана щите — символ литературной одаренности всего рода Прутковых. Канцелярская печать— атрибут собственно Козьмы Петровича, но и вообще оттиснутый знак доверия, точности и порядка. Пучок прутковсодержит в себе родовую фамилию ( Прутков) и служит напоминанием о строгости ее носителей.
Переходим к щитодержцам. Моська Фантазияесть оригинал, тогда как моська, похожая на Фантазию,есть пародия на оригинал. Внешне они почти не различимы. Однако внимательный читатель, приглядевшись попристальнее, обнаружит семь отличий пародии от оригинала: некоторые особенности последнего как бы утрированы. Львиные позысвидетельствуют о немалых амбициях оригинала и пародии.
Девиз «Смотри в корень!»присущ всему роду Прутковых. В корень зрел дед Федот Кузьмич; вглядыванием в корень пронизаны творения Козьмы. Естественно, корень помещен внизу герба — ближе к земле.