Краем глаза
Шрифт:
Услышав голос Макса, Ванадий облегченно выдохнул:
— Это я, Том, возможно, у меня глюки, но я попрошу тебя кое-что сделать, и сделать немедленно.
— Глюков у тебя точно нет, — ответил Макс. — А твоей интуиции можно только позавидовать. Выкладывай, что случилось.
Два очень надежных замка. Достаточная защита от обычного воришки, но неспособная удержать человека, столько времени отдавшего самосовершенствованию и
9-миллиметровый пистолет с глушителем Младший сунул под мышку левой руки, чтобы пальцы обеих рук оставались свободными.
Голова больше не кружилась. Но теперь он знал, что с ним происходит. Никакого гриппа. Он вырывался из кокона жизни, который скрутился вокруг него, чтобы возродиться в новом и намного лучшем образе. Он был куколкой, скованной страхом и замешательством, но теперь стал бабочкой, потому что обратил себе на пользу энергию прекрасной ярости. И со смертью Бартоломью мог наконец расправить крылья и взмыть к небесам.
Приложив правое ухо к двери, Младший затаил дыхание, ничего не услышал и занялся верхним замком. Осторожно вставил язычок пистолета-отмычки в щель для ключа.
Вот когда он рисковал: шум могли услышать снаружи. Но он все равно нажал на спусковой крючок. Раздававшиеся легкие пощелкивания скорее всего не могли долететь до Целестины: все-таки она не стояла по ту сторону двери, а находилась в другой комнате, возможно, за закрытой дверью.
С первого раза такой замок никогда не открывался полностью. Требовалось как минимум три нажатия и, соответственно, поворота язычка, чтобы открыть замок, иногда даже шесть.
Младший решил трижды нажимать на спусковой крючок на каждом замке, а потом попытаться толкнуть дверь.
Тик, тик, тик. Тик, тик, тик.
Он повернул ручку. Дверь подалась, но приоткрыл он ее только на толику дюйма.
Гармонически развитый человек никогда не полагается на богов удачи, учил Зедд, потому что он сам творит свою удачу, да еще так надежно и основательно, что может плюнуть в лицо этих богов, не опасаясь последствий.
Младший сунул пистолет-отмычку в карман кожаного пиджака.
В правой руке вновь появился пистолет, заряженный десятью патронами. Младший чувствовал, что никто не сможет его остановить: жить Бартоломью осталось считанные минуты.
Если для выхода на улицу Ангел оделась во все красное, то в постель отправилась в желтом. Желтая пижама, желтые носки, желтый бант, который Целестина, по просьбе девочки, завязала в ее вьющихся волосах.
История с бантом началась несколько месяцев тому назад. Ангел заявила, что должна хорошо выглядеть во сне, на случай, что ей приснится красивый принц.
— Желтое, желтое, желтое, желтое, — удовлетворенно отметила Ангел, оглядев свое отражение в зеркале.
— Все
— Я увижу сон про цыплят, — сообщила девочка Целестине. — А раз я вся желтая, они подумают, что я тоже цыпленок.
— Ты можешь увидеть сон и про бананы, — заметила Целестина, откидывая одеяло.
— Не хочу быть бананом.
Из-за того, что Ангел иногда снились кошмары, она, случа-' лось, предпочитала спать в кровати матери, а не в своей собственной. И в эту ночь она не пожелала идти к себе.
— Почему ты хочешь быть цыпленком?
— Потому что еще никогда им не была. Мамик, ты и дядя Уолли уже поженились?
— С чего ты это взяла? — в изумлении спросила Целестина.
— У тебя такое же кольцо, как у миссис Моллер из квартиры напротив.
Одаренная обостренным визуальным восприятием окружающего мира, девочка мгновенно замечала малейшие изменения. Вот и сверкающее обручальное кольцо на левой руке Целестины не ускользнуло от ее внимания.
— Он толсто тебя поцеловал, — добавила Ангел, — совсем как в кино.
— Ты мой маленький детективчик.
— Мы поменяем мою фамилию?
— Возможно.
— Я буду Ангел Уолли?
— Ангел Липскомб, пусть и звучит это не так хорошо, как Уайт.
— Я хочу быть Уолли.
— Не получится. Залезай в постель.
Ангел не заставила себя упрашивать, скользнув под одеяло.
Бартоломью уже умер, пусть он этого еще не знал. С пистолетом в руке, сбросив кокон, готовый расправить яркие крылья, Младший распахнул дверь, увидел перед собой пустую гостиную (мягкий свет, удобная мебель) и уже собрался переступить порог, когда открылась входная дверь и в холл вошел Долговязый.
Он нес женскую сумочку, на лице его играла блаженная улыбка, которая тут же исчезла, едва он увидел Младшего.
Опять двадцать пять, та же история снова и снова, ненавистное прошлое возникало в тот самый момент, когда Младший думал, что навсегда освободился от него. Этот высокий, худощавый, долбящий Целестину сукин сын, охранник Бартоломью, уехал домой, но не пожелал остаться в прошлом, к которому принадлежал. И уже открывал рот, чтобы спросить: «Кто вы?» — или поднять тревогу, поэтому Младший трижды выстрелил в него.
— А ты бы хотела, чтобы дядя Уолли стал твоим папочкой? — спросила Целестина, укрывая Ангел.
— Это было бы лучше всего.
— Я тоже так думаю.
— У меня никогда не было папочки, знаешь ли.
— Стоило подождать, пока им станет Уолли, не так ли?
— Мы переедем к дяде Уолли?
— Обычно так и бывает.
— А миссис Орнуолл уедет?
— Об этом у нас еще будет время подумать.
— Если она уедет, кормить меня сыром будешь ты.