Краем глаза
Шрифт:
Ванадию не составило труда убедиться, что книг Зедда в шкафу нет.
В стенном шкафу, следующем объекте исследований Ванадия, одежды оказалось меньше, чем он ожидал. Половина вешалок были пустыми, указывая на то, что немалая часть одежды Каина отправилась в какое-то другое место.
На полке Ванадий обнаружил только один чемодан, «Марк Кросс», элегантный и дорогой, хотя места на ней хватало еще для трех.
Спустив воду, Ангел
— Заодно почисти и зубы, — предложила Целестина, прислонившись к дверному косяку.
— Уже почистила.
— Почистила до того, как съела «орео», — напомнила Целестина.
— Я не запачкала зубы, — запротестовала Ангел.
— Как такое могло быть?
— Я его не жевала.
— Вдохнула через нос?
— Проглотила целиком.
— Что случается с людьми, которые обманывают? Глаза Ангел широко раскрылись.
— Я не обманываю, мамик.
— А что же ты делаешь?
— Я…
— Да?
— Я просто говорю…
— Да?
— Я почищу зубы, — решила Ангел.
— Хорошая девочка. А я принесу твою пижаму.
Младшего окутывал туман. Ему так хотелось жить в будущем, где и положено жить победителям, но память все время уволакивала его в прошлое.
В голове крутилось, крутилось, крутилось загадочное предупреждение: «…душа Бартоломью… она найдет тебя и свершит страшный суд, которого ты заслуживаешь».
Слова эти повторялись снова и снова, но вот до источника угрозы он добраться не мог. Их вроде бы произносил его собственный голос, выходило, что он где-то их прочитал, но Младший все-таки склонялся к тому, что их слышал, только никак не…
Мимо проплыла патрульная машина с молчащей сиреной, но включенной мигалкой.
Младший замер, откинувшись на спинку сиденья, сжимая пистолет с навинченным на ствол глушителем, но патрульная машина не притормозила и не остановилась у тротуара перед «Мерседесом», как он ожидал.
Красно-синие лучи попеременно пронзали белый туман, словно бестелесные призраки, ищущие, в кого бы вселиться.
Взглянув на часы, Младший вдруг понял, что не знает, сколько прошло времени с того момента, как Долговязый сел в «Бьюик» и уехал. Может, одна минута, а может, и десять.
Свет все еще горел в окнах первого этажа справа от входной двери.
Он бы предпочел войти в квартиру, где еще горел свет. Не хотел красться в темноте по незнакомым комнатам. От одной этой мысли по коже бежали мурашки.
Он натянул на руки хирургические перчатки из тонкой резины. Согнул и разогнул пальцы. Порядок.
Выскользнул из машины, прошел по тротуару, поднялся по ступенькам. От «Мерседеса» сквозь туман к убийству. С пистолетом в правой руке, отмычкой в левой, тремя ножами в кожаных чехлах на поясе.
Входная дверь не запиралась: после реконструкции дом стал многоквартирным.
Из холла на первом этаже лестница вела на три верхних. Он услышал бы шаги задолго до того, как кто-нибудь спустился бы вниз.
Никакого лифта. Он мог не беспокоиться о том, что кабина тихим звонком возвестит о своем присутствии, разойдутся двери и в холле появятся нежелательные свидетели. Одна квартира справа, одна — слева. Младший направился направо, к двери квартиры номер один, в окнах которой на его глазах зажегся свет.
Уолли Липскомб заехал в гараж, выключил двигатель и уже вылезал из машины, когда увидел, что Целестина оставила на сиденье сумочку.
Со всей суетой этого вечера, помолвкой, вернисажем, Ангел, сыплющей вопросами, несмотря на поздний час, он мог лишь удивляться тому, что при доставке этого красного водоворотика из одного дома в «Бьюик», а из «Бьюика» в другой дом в автомобиле они оставили всего лишь женскую сумочку. Само собой, этот вечер мог охарактеризоваться только одним словом — хаос, но этот хаос жизни, переполненный радостью, весельем, счастьем, надеждой, любовью и детьми, Уолли не променял бы ни на спокойствие, ни на королевство.
Без вздохов и жалоб он решил, что отнесет ей сумочку. Прогулку эту он никак не мог счесть за труд. Наоборот, возвращение сумочки гарантировало еще один прощальный поцелуй.
Ночной столик, два ящика.
В верхнем, помимо обычного содержимого, Том Ванадий обнаружил буклет художественной выставки. В свете фонарика на глянцевой бумаге блеснули имя и фамилия художника: Целестина Уайт.
В январе 1965 года, когда Ванадий лежал в коме, Енох Каин обратился к Нолли с просьбой найти новорожденного ребенка Серафимы Уайт. Узнав об этом, гораздо позже, от Саймона Мэ-гассона, Ванадий догадался, что Каин услышал сообщение Макса Беллини, записанное «Ансафоном», связал его со смертью Серафимы в «дорожно-транспортном происшествии» в Сан-Франциско и решил найти ребенка, потому что имел к нему самое непосредственное отношение. Только отцовство и могло пробудить в нем интерес к младенцу.
Позже, в начале 1966 года, уже выйдя из комы и немного набравшись сил, Ванадий провел очень тяжелый для обоих час со своим давним другом Гаррисоном Уайтом. Из уважения к памяти умершей дочери, а не заботясь о репутации священника, преподобный отказался признать, что Серафиму изнасиловали и она родила ребенка, хотя Макс Беллини подтвердил беременность и, исходя из инстинкта копа, утверждал, что насильник и есть отец младенца. Гаррисон исходил из того, что Фими ушла, а потому нет нужды бередить эту рану, потому что долг христианина — простить, если не забыть, и верить в божественную справедливость.