Краем глаза
Шрифт:
За свои три года Барти не встречал человека с более живым воображением, чем у Ангел. Он собирался жениться на ней лет через двадцать.
Даже вундеркинды не шли под венец в три года.
А пока, до того, как возникла бы необходимость готовиться к-свадьбе, у них было время, чтобы выпить апельсиновую газировку и рутбир и послушать «Доктора Джекила и мистера Хайда».
Барти поднялся на верхнюю ступеньку и проследовал в свою комнату.
После двух лет реабилитации Тому объявили, что здоровье его восстановилось полностью, сочтя случившееся чудом науки и силы воли. Но в тот момент у него сложилось ощущение, что лишь клей, веревочки и скотч не позволяют телу развалиться на отдельные части. Работая руками, выбрасывая вперед ноги, он ощущал каждый из восьми проведенных в коме месяцев и атрофировавшимися, но потом восстановленными массажем и лечебной гимнастикой мышцами, и обедненными кальцием, но потом обогащенными этим элементом костями.
Он бежал, жадно хватая ртом воздух, шаги его, гулко отдающиеся от бетонного тротуара, распугивали птиц и кошек. Визжали тормоза, когда он на перекрестках перебегал мостовую, не глядя по сторонам, не обращая ни малейшего внимания на легковушки, грузовики и носорогов.
Иной раз мысленным взором Том видел, что бежит он не по улицам Брайт-Бич, а по коридору общежития, где он служил воспитателем. Его отбрасывало в прошлое, в ту ужасную ночь. Он пробуждается от какого-то звука. Сдавленного крика. Думая, что голос этот ему снится, он тем не менее выбирается из кровати, берет фонарь и идет смотреть, все ли спокойно в комнатах, где спят вверенные ему мальчики. Слабенькие лампы едва разгоняют мрак в коридоре. В комнатах темно, двери, согласно инструкции, приоткрыты, чтобы при пожаре не пришлось мучиться с тугим замком. Он прислушивается. Тишина. Заходит в первую комнату… и попадает в ад на земле. Два маленьких мальчика, живущие в одной комнате, конечно же, ничего не могут противопоставить взрослому мужчине, силы которого многократно увеличило безумие. Луч фонаря открывает мертвые глаза, перекошенные лица, кровь. Другая комната — прыгающее пятно фонаря тоже фиксирует страшную смерть. Вновь коридор, движение в тенях. Фонарь выхватывает из темноты Джозефа Креппа, скромного, тихого, принятого на работу в Сан-Ансельмо шесть месяцев тому назад, с блестящими рекомендациями. Джозеф Крепп, улыбаясь, стоит в коридоре, с ожерелья из «сувениров» на пол капает кровь.
В настоящем, через много лет после казни Джозефа Креппа, в полуквартале от себя, Том уже видел дом Липскомбов. За ним жили Лампионы.
Еще одна кошка метнулась в сторону. Кошки, вечные спутницы ведьм. Хороший это знак или плохой?
Вперед, вперед. К дому Леди-Пирожницы. На поле боя.
— Наоми, ты здесь? — вновь прошептал Младший, вглядываясь в окна души девочки.
Она не ответила ему, но ее молчание убедило его в собственной правоте, как убедило бы и признание, да и отказ тоже. Ее дикие глаза все открыли ему, ее дрожащий рот. Наоми вернулась, а в определенном смысле и Серафима, потому что девочка эта — плоть от плоти Серафимы, рожденная из ее смерти.
Младшему это польстило, действительно польстило. Женщины никогда не могли насытиться им. Так уж повелось. Никогда не отпускали его добровольно. Хотели его, обожали, обожествляли. Продолжали звонить и приходить после того, как он ясно давал им понять, что все кончено, продолжали слать ему письма и подарки. Так что Младшего не удивляло, что женщины могли вернуться к нему из мира мертвых, не удивляло, что женщины, которых он убил, попытались и успешно нашли дорогу к нему из потустороннего мира, пришли без злобы, без желания отомстить, лишь снедаемые страстью, чтобы снова быть с ним, чтобы обнять его и утолить его желания. Вот оно, еще одно свидетельство его неотразимости, его желанности, да только не испытывал он больше романтических чувств ни к Наоми, ни к Серафиме. Они принадлежали прошлому, а прошлое он ненавидел и точно знал, что никогда не сможет жить в будущем, если они не оставят его в покое.
Он приставил глушитель ко лбу девочки со словами:
— Наоми, Серафима, вы были прекрасными любовницами, но давайте смотреть правде в глаза. Вместе нам больше не жить.
— Эй, кто здесь? — спросил слепой мальчик, о котором Младший уже успел забыть.
Он отвернулся от перепуганной девочки и посмотрел на мальчика, который стоял в нескольких шагах от порога, держа в каждой руке по банке с газировкой. Искусственные глаза очень походили на настоящие, но в них Младший не увидел того всезнания, которым так встревожил его взгляд девочки.
Младший наставил пистолет на мальчика.
— Саймон говорит, что тебя зовут Бартоломью.
— Какой Саймон?
— Ты не кажешься мне угрозой, слепой мальчик. Барти не ответил.
— Тебя зовут Бартоломью?
— Да.
Младший шагнул к нему, прицелился в лицо.
— Почему я должен бояться спотыкающегося мальчика, ростом с карлика?
— Я не спотыкаюсь. Во всяком случае, редко. — Барти обратился к девочке: — Ангел, ты в порядке?
— У меня сейчас начнется дрист, — ответила она.
— Почему я должен бояться маленького спотыкающегося слепого мальчика? — вновь повторил Младший, но на этот раз уже другим тоном, потому что внезапно почувствовал: и этот мальчик не так-то прост, он тоже знает, знает многое из того, что доступно этой странной девочке.
— Потому что я — вундеркинд, — ответил Бартоломью и бросил банку с рутбиром.
Банка попала Младшему точно в лицо и сломала нос, прежде чем он успел увильнуть.
В ярости он дважды нажал на спусковой крючок.
Пробегая мимо арки в гостиную, Том увидел Джейкоба, сидящего в кресле под торшером, словно заснувшего над книгой. Да только перерезанное горло и кровавое пятно на рубашке ясно указывали на вечный сон.
Привлеченный голосами на втором этаже, Том взлетел по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Мужчина и мальчик. Каин и Барти. Налево, в коридор, потом в комнату направо.
Наплевав на правила стандартной полицейской процедуры, Том метнулся к двери, переступил порог, увидел, как Барти бросает банку с газировкой в обритую голову и покрытое шрамами лицо неузнаваемо изменившегося Еноха Каина.
Мальчик упал и откатился в сторону, едва бросив банку, предчувствуя грядущие выстрелы. И действительно, пули вонзились в дверной косяк на уровне колен Тома.
Подняв револьвер, Том дважды нажал на спусковой крючок, но вот тут выстрелов не последовало.
— Боек-то спилен. — Ухмылка Каина сочилась ядом. — Я об этом позаботился. Я надеялся, что ты прибежишь сюда и успеешь увидеть последствия своих глупых игр.
Каин прицелился в Барти, но, когда Том бросился к нему, навел пистолет на него. Пуля убила бы Тома, в наилучшем случае тяжело ранила, да только Ангел скатилась с дивана за спиной Каина и сильно толкнула его, сбив прицел. Убийца пошатнулся, потом замерцал.
Исчез.
Провалился сквозь какую-то дыру, какую-то щель, какой-то разрыв, размерами куда больше тех дыр, щелей, разрывов, через которые Том метал свои четвертаки.
Барти не мог этого увидеть, но каким-то образом он узнал, что произошло.
— Ну, ты даешь, Ангел, — прокомментировал он.
— Я отправила его туда, где нас нет, — объяснила девочка. — Он вел себя грубо.
Том оцепенел.
— Значит… когда ты этому научилась?
— Только что. — И пусть Ангел пыталась говорить ровным голосом, ее всю трясло. — Не уверена, что получится еще раз.