Краем глаза
Шрифт:
Младший перевел взгляд с надгробия на полумесяц. Прямо-таки серебряный турецкий ятаган с двумя зловеще-острыми концами, подвешенный на нити гораздо тоньше человеческого волоса.
И хотя он видел перед собой всего лишь полумесяц, ему вдруг стало как-то не по себе.
Внезапно он почувствовал, что ночь… наблюдает за ним.
Не зажигая фонарь, положившись только на лунный свет, он спустился к дороге. Подошел к «Субарбану», взялся за ручку дверцы со стороны водителя и нащупал ладонью какой-то лежащий на ней маленький, плоский, холодный предмет.
Резко
Младший включил фонарь. Луч выхватил из темноты лежащий на черном асфальте серебряный диск. Полную луну в ночном небе.
Четвертак.
Конечно же, тот самый четвертак. Который в прошлую пятницу не обнаружился в кармане больничного халата, где ему полагалось лежать.
Он очертил фонарем круг, разгоняя нависшие над «Субарбаном» тени.
Никаких следов Ванадия. Правда, он мог спрятаться за одним из высоких монументов, благо около дороги их хватало, или за стволом дерева. Детектив мог стоять совсем рядом. А мог и уйти.
После короткого колебания Младший поднял монету. Хотел зашвырнуть ее в темноту, к надгробиям.
Однако, если Ванадий наблюдал за ним и увидел бы, что он выбросил четвертак, то мог бы прийти к выводу, что его нетрадиционный подход срабатывает, что нервы Младшего уже на пределе. Имея в противниках сумасшедшего копа, он не решался выказать даже секундную слабость.
Младший сунул монету в карман брюк.
Выключил фонарь. Прислушался.
Наверное, ожидал, что до него донесется голос Ванадия, где-то неподалеку напевающего один из куплетов песни «Кто-то поглядывает на меня».
Минуту спустя полез в карман. Нащупал монету.
Открыл дверцу «Субарбана», сел за руль, захлопнул дверцу, но двигатель не завел.
Конечно, ночной визит на кладбище — решение не из удачных. Вероятно, детектив выследил его. И теперь думает о том, какой мотив привел его сюда в столь поздний час.
Младший, поставив себя на место детектива, смог предложить несколько причин, объясняющих его появление на могиле Серафимы. К сожалению, ни одна из них не подтверждала его невиновность.
А самое ужасное заключалось в том, что Ванадий мог задаться вопросом: а что могло связывать Младшего и Серафиму? В этом случае для него не составило бы труда выяснить, что Серафима была пациенткой Младшего, а потом, в своей паранойе, прийти к выводу, что Младший имеет какое-то отношение к ДТП, унесшему жизнь Серафимы. Безумие, конечно, но детектив, похоже, не отличался здравомыслием.
В наилучшем варианте Ванадий мог бы решить, что Младший приехал, чтобы узнать, на чьи похороны приходила его Немезида, воплощенная в современного полицейского… Собственно, таковым и был истинный мотив. Но последнее означало, что Младший боялся детектива и стремился опережать его хотя бы на шаг. Невинный человек на такое бы не пошел. Так что, учитывая отношение к нему чокнутого копа, Младший с тем же успехом мог написать на лбу: «Я убил Наоми».
Он нервно
Бледный лунный свет словно перенес кладбище в Арктику. Трава серебрилась, как снег зимой. Надгробия казались ледяными глыбами, разбросанными по пустоши.
Черный асфальт дороги появлялся ниоткуда, чтобы уйти в никуда. Младший вдруг остро почувствовал свое одиночество и уязвимость.
Ванадий сам говорил, что он — необычный коп. В своей навязчивости, убежденный, что Младший убил Наоми, раздраженный тем, что не может найти доказательств вины Младшего, детектив вполне мог решиться на то, чтобы взять установление справедливости на себя. И что могло помешать ему подойти сейчас к «Субарбану» и хладнокровно пристрелить Младшего?
Младший заблокировал дверцу. Повернул ключ зажигания и, как только завелся двигатель, резко рванул с места.
По дороге домой то и дело посматривал на зеркало заднего обзора. Его никто не преследовал.
Дом он снимал: бунгало с двумя спальнями. Окружали дом огромные раскидистые кедры. Обычно ему казалось, что их ветви защищают жилище, теперь же в кедрах ему виделось что-то зловещее.
Пройдя в кухню из гаража, Младший включил свет, предчувствуя, что увидит сидящего за столом Ванадия с чашечкой кофе в руке. Но на кухне никого не было.
В поисках детектива Младший обследовал весь дом, комнату за комнатой, шкаф за шкафом. Не нашел.
Тревога, однако, не покинула его, и он повторил только что пройденный маршрут, на этот раз проверяя, надежно ли заперты все окна и двери.
Раздевшись, посидел на краю кровати, зажав монету между большим и указательным пальцами правой руки, размышляя о возможных шагах Томаса Ванадия. Попытался пробросить монету по костяшкам пальцев, как это проделывал детектив, но четвертак постоянно падал на ковер.
Наконец Младший положил монету на ночной столик, выключил лампу и забрался в постель.
Заснуть не смог.
Этим утром он переменил простыни. Запах Наоми больше не составлял ему компанию.
Но он еще не избавился от ее вещей. В темноте подошел к комоду, выдвинул ящик, нашел свитер из хлопчатобумажной ткани, который она недавно носила.
В кровати расстелил свитер по подушке. Сладкий, едва уловимый запах Наоми подействовал, как колыбельная, вскорости Младший заснул.
Проснувшись поутру, оторвал голову от подушки, посмотрел на будильник и увидел на ночном столике двадцать пять центов. Два десятика и пятачок.
Младший откинул одеяло, вскочил, но колени его подогнулись, и ему пришлось опуститься на край кровати.
В спальне хватало света, чтобы убедиться, что, кроме него, здесь никого нет. В доме царила полная тишина, совсем как в гробу, в котором сейчас покоилась Наоми.
Монеты лежали поверх игральной карты, повернутой картинкой вниз.
Младший вытащил карту из-под монет, перевернул. Джокер. И поперек, заглавными красными буквами, имя: БАРТОЛОМЬЮ.