Краем глаза
Шрифт:
Слово «диарея» [28] не могло в полной мере описать творящееся с ним. И пусть Младший прочел не одну книгу, позволяющую обогатить лексикон, он не мог подобрать ни одного слова, способного передать его боль и унижение.
Паника возникла в тот самый момент, когда он задался вопросом: а вдруг спазмы кишечника не позволят ему покинуть Спрюс-Хиллз? Что, если они потребуют госпитализации?
И какой-нибудь патологически подозрительный коп, зная об остром нервном эмезизе Младшего, который последовал за смертью Наоми, свяжет эпическую диарею с убийством Виктории и исчезновением Ванадия. О том, что могло за этим последовать, не хотелось и думать.
[28] Диарея — от латинского diarrea — понос.
Младший понял, что ему необходимо выбираться из этого маленького городка, пока на это еще есть силы. Его свобода и счастье полностью зависели от быстроты отъезда.
За последние десять дней он доказал себе, что у него в достатке ума, храбрости, самообладания, внутренних ресурсов. И вот теперь ему вновь требовалось обратиться к ним, зачерпнуть силы и решительности из самых глубин. Он сумел через многое пройти, многого достиг, и простая физиология не могла положить его на лопатки.
Помня об опасности обезвоживания организма, Младший выпил бутылку воды и отнес в «Субарбан» две полугаллонные бутылки «Гаторейда» [29] .
[29] «Гаторейд» — товарный знак фруктовых пуншей, выпускаемых компанией «Куэйкер оутс».
В холодном поту, дрожа всем телом, со слезящимися глазами, преисполненный жалостью к себе, Младший расстелил на водительском сиденье пластиковый мешок для мусора. Сел за руль, повернул ключ зажигания, застонал, когда вибрация двигателя отдалась во всем теле.
Состояние организма не позволило ему бросить последний сентиментальный взгляд на дом, который на четырнадцать месяцев стал любовным гнездышком для него и Наоми.
Он обеими руками вцепился в рулевое колесо, сжимал зубы с такой силой, что они едва не трескались, мысленно отдавал телу понятно какие приказы. Медленные, глубокие вдохи. Только позитивные мысли.
Диарея закончилась, осталась в прошлом, стала частью этого прошлого. С давних пор он приучил себя не думать о прошлом, концентрироваться исключительно на будущем. Потому что он — человек будущего.
Вот и сейчас он уезжал в будущее, но прошлое цеплялось за него спазмами кишечника, и, проехав только три мили, скуля, как больной пес, он был вынужден остановиться на бензозаправке и нестись в туалет.
Через четыре мили Младшему пришлось вновь останавливаться на бензозаправке. После этой остановки он таки решил, что все худшее позади. Но десять минут спустя уже сидел за придорожными кустами, криками боли распугивая окрестных маленьких зверьков.
Наконец в тридцати милях южнее Спрюс-Хиллз он с неохотой признал, что ни медленное, глубокое дыхание, ни позитивные мысли, ни высокая самооценка, ни твердая решимость не способны справиться с бунтующим кишечником. А потому надо останавливаться на ночлег. Его не интересовало наличие бассейна, двуспальной кровати и бесплатного континентального. завтрака. Единственное, что требовалось — туалет в номере.
Невзрачный мотель назывался «Слипи тайм инн», но седоволосый, с прищуренными глазами, острыми чертами лица ночной портье не мог быть владельцем мотеля, потому что такие милые сердцу слова, как «Время спать», просто не могли прийти ему в голову. Ибо и внешностью, и манерами он больше всего напоминал коменданта нацистского лагеря смерти, который успел перебраться в Соединенные Штаты из Бразилии, на один шаг опередив выслеживавших его агентов израильской секретной службы, и теперь прятался в Орегоне.
Замученный спазмами, слишком ослабевший для того, чтобы нести багаж, Младший оставил чемодан в «Субарбане». В номер взял с собой только бутылки с «Гаторейдом».
Эта ночь вполне могла бы сойти за ночь в аду… правда, в том аду, где Сатана поил грешников фруктовым пуншем.
Глава 41
В понедельник утром, 17 января, Винни Линкольн, адвокат Агнес, пришел к ней домой с завещанием Джо и другими бумагами, которые требовали ее внимания.
Круглый и лицом, и телом, Винни не ходил, как все люди. А вроде бы легонько подпрыгивал, словно надутый смесью газов, в том числе и гелием. Смесь в значительной мере компенсировала силу тяжести, прижимающую Винни к поверхности земли, но не настолько, чтобы позволить ему взлететь в небеса, уподобившись воздушному шарику. Его гладкие щечки и веселые глаза создавали впечатление, что он так и остался мальчишкой, но дело свое он знал.
— Как Джейкоб? — спросил Винни, замешкавшись у порога.
— Его здесь нет, — ответила Агнес.
— На это я и надеялся. — Облегченно вздохнув, Винни последовал за Агнес в гостиную. — Послушай, Агги, ты знаешь, я ничего не имею против Джейкоба, но…
— Святой боже, Винни, конечно, знаю. — С этими словами она взяла Барти, чуть больше пакета с сахаром, из колыбельки и вместе с младенцем села в кресло-качалку.
— Дело в том… при нашей последней встрече он заловил меня в углу и рассказал захватывающую историю, с подробностями, слышать которые мне совершенно не хотелось, о каком-то английском убийце сороковых годов, монстре, который убивал людей молотком, пил их кровь, а потом избавлялся от тел, растворяя их в чане с кислотой, стоявшем в подвале его дома. — Винни содрогнулся.
— Должно быть, он говорил о Джоне Джордже Хайге. — Агнес проверила пеленку Барти, прежде чем осторожно положить его на сгиб руки.
Глаза адвоката стали такими же круглыми, как лицо.
— Агги, только не.говори мне, что теперь и ты разделяешь… увлечения Джейкоба.
— Нет-нет. Но мы проводим вместе столько времени, что я поневоле запоминаю какие-то детали. Если он говорит о том, что его интересует, хочется слушать и слушать.
— Да-да, — покивал Винни, — признаю, скучно мне не было.
— Я часто думала, что Джейкоб мог бы стать прекрасным учителем.
— С условием, что после каждого урока дети проходили бы курс психотерапии.
— С условием, разумеется, что он избавился бы от своих навязчивых идей.
Винни достал из портфеля бумаги.
— Что ж, я не вправе его осуждать. Моя навязчивая идея — еда. Ты только посмотри на меня. Я такой толстый, словно меня откармливали для жертвоприношения.
— Ты не толстый, — запротестовала Агнес. — Просто круглый.
— Да, и своей круглостью до срока сведу себя в могилу.
–