Крах атамана
Шрифт:
– Зайди в кабинет, там тебя дожидаются!
Федор недоуменно поднялся, шагнул через порог.
В ярко освещенном закутке, за столом, заваленном рыбьей требухой, посредь которой высились две пустые бутылки из-под китайской водки, сидели, не считая позвавшего Федора в кабинет, еще четверо. Двоих из них, по той истории с бурятскими коровами, Федор знал.
Это были помощники начальника 4-го участка гормилиции Коршунов и Васильев. Последний-то и высовывался из «кабинета», – теперь Федор его узнал.
– Чего, гаденыш, по базару шаришь? – пьяно спросил Васильев. – Зыришь, чего бы стырить? Не пошла коровья наука впрок?
– Но че вы так говорите-то! – возмутился Федор. – Ничего я не шарю! А за коров ответил…
– Цыц, молокосос! Ты – арестован!
– Да за што это?!
– Сказал «цыц» – значит цыц! – тяжело поднялся Васильев. – Мы тут не шутки шутим! В засаде сидим с товарищами из угрозыска, – мотнул он головой в сторону незнакомой Федору троицы. – Вот ты, шкет, и попался! Арестован!
– Дядечки! Да за што же?! Меня тятька ждет!.. – заплакал Кислов.
– Нет, ты понял? Тятька ждет! – покачиваясь, Васильев оперся на плечо Коршунова. – А? Врешь, гаденыш! Я тебя снова упеку в каталажку, говнюка такова!
Васильев в пьяной гримасе страшно округлил глаза и уставил на Федьку узловатый, желтый от табака палец.
– Упеку!
– Упеку я его, как думашь? – повернулся он к Коршунову.
– Упекешь! – радостно кивнул собутыльник.
– А можа, Ваня, его не упекать?
– Как это, не упекать? – недоуменно, даже с какой-то обидой, вопросом на вопрос ответил, икая, Коршунов. – Как это не упекать, ежели это полный гадёныш? – И погрозил Федору пальцем.
– А не будем мы его, Ваня, упекать! – решительно заявил Васильев. – Не будем. Тюрьма – она не резиновая, там и так без продыху жулья набито…
– И чо же? Вот так от вот… – тряхнул кистями, растопырив руки, Коршунов.
– Ни в коем случае, Ваня! Ни в коем случае! – с ещё большей решительностью протрубил Васильев. – Мы возьмем с него штраф!
– Точно, штраф! – скаля лошадиные зубы, загоготал Коршунов.
– Ты понял, да? – снова качнулся в сторону Кислова Васильев. – Ставишь четверть спирту и – свободен, как птица! – Он так резко махнул рукой, что не удержался на ногах и с размаху плюхнулся обратно на табуретку. Помолчал, испытующе глядя сквозь Ивана, лениво бросил в рот хлебную корку. – Давай, короче… Четверть спирту!
– Где же я его возьму?! – закричал, плача, Федор.
– Не наше дело! – рявкнул Васильев. – Или деньги гони на четверть!
– И на закуску! – громко дополнил Коршунов, отрыгивая и икая. – Давай деньги, живо, твою мать!
– Нету у меня денег!
– Щас проверим! – Снова, шатаясь, поднялся из-за стола Васильев и подошел к Федору, обдавая его свежим перегаром. Зашарил по карманам. – Ах ты, гнида парашная! Гляньте, ребятки – полны карманы!
Васильев бросил на стол вытащенные у Федора из кармана шесть пачечек бумажных денег – по 5 рублей серебром каждая.
Коршунов вытащил из-за пазухи «наган», наставил на пацана.
– Доставай остальные!
– Всё вы, гады, выгребли, чо тятька дал! – зарыдал Федор.
– Я тебе, Гаврила, вот што скажу, – обратился Коршунов к Васильеву. – Надо его шлепнуть! Непременно! Арестуем, по дороге поведем и – шлепнем!
– А-а-а! – заорал Кислов благим матом.
– Ну-ка, дай ему, штоб заткнулся! – взревел Коршунов.
Васильев тут же сбил низкорослого Кислова с ног одним ударом. Пнул, остервенясь, сапогом в бок, потом снова, снова. До этого сидевшие молча собутыльники тоже, не удержавшись, вскочили, пнули по паре раз лежавшего ничком и тихо скулившего Кислова. И быстренько распрощались с Васильевым и Коршуновым.
– Вы… это… сдайте в милицейскую будку субчика, не связывайтесь, – посоветовал напоследок один.
Васильев за шиворот поднял Кислова. Выволок из столовки и повел в обустроенную на базаре будку милицейского поста. Коршунов плелся сзади, сопя, икая и размахивая рукой с револьвером. Народ меж торговых рядов испуганно расступался.
– Эй, служивые! – подозвал милицейский наряд Васильев. – Этова злодея сопроводите в участок. И дежурному мой приказ передать: без меня субчика не выпускать! Приду – разберусь…
Федора Кислова отвели в 4-й участок и заперли в темной и холодной кандейке.
Прождав сына битых полтора часа, встревоженный Кислов-старший отправился на новый базар. Но Федьки не встретил. А вот возле столовки Притупова увидел его приемного сына – Мишку Мелещенко, выпрягавшего лошадь.
– Здорово, Мишка!
– А, дядя Иван! Добренького вам здоровьичка! А тут такие дела!..
– Погодь… Слышь, моего тут, Федьку, не видал?
– Во, про то и говорю! Федьку какие-то тузы из милиции схватили! Били! Вроде деньги отобрали… А потом повели вон в ту милицанерскую будку…
Иван Яковлевич поспешил к будке. Но там никого не оказалось. Покрутив головой по сторонам, Кислов-старший в тревоге отправился скорыми шагами назад, домой.
Почти у дома нагнал сгорбленную плачущую фигурку.
– Федя, родной ты мой, что такое?
– Милицейские… Суки, избили в кровь! Ногами пинали! Деньги отняли все!
– Точно милиция?
– Куда уж точней! – Сплюнул сукровицей Федор. – Васильев одного фамилия, а другой – Коршунов. Пьяные!
– Стой! – приказал Иван Яковлевич. – На вот, утрись. Я этого так не оставлю!