Крах атамана
Шрифт:
Ткнулся в калитку, на что сразу же отозвался здоровенный волкодав, ударивший изнутри так, что ворота ходуном заходили.
Яшка непроизвольно отпрянул, опасливо оглядел щели, покрутил головой вдоль проулка – туда-сюда. Слева на громовой лай отозвалась еще чья-то псина, подхватила другая.
– Хто там? – раздался из глубины двора голос Прокопия Щелканова.
– Я это, Яшка! – пересохшими губами проговорил, прижимаясь к калитке, Верхоленцев. – Запускай, Щелкан.
Калитка, загремев металлом запора, приоткрылась. В щели показался Прокопий в нижнем белье и всунутых в валенки ногах. Поверх исподнего был в распашку накинут овчинный тулуп.
– Ты, вот что, парень, ступай немедля до Ленки Курносой…
– Какая, к х…м, Ленка! Ты чо, Щелкан, не видишь – с ног валюсь!
– Ступай, Яха! – твердо приказал Прокопий. – О сходе Костя поговаривал…
Он многозначительно посмотрел на Верхоленцева.
– Фу ты, б…дь! – выругался тот, желая только одного – пить и спать.
– Ты это брось! – сурово проговорил Щелканов. – Не люблю я ваших мерзких выражений!
Он причислял себя к староверам и периодически изображал из себя истого веропоклонника. В остальное время бродил по притонам, следя, чтобы гулящие девки лишнее время с мужиками даром не вылёживали. Дарьино шинкарство тоже почему-то его веры не нарушало. Но сам, правда, пил умеренно и редко, а чертов табак и вовсе не смолил.
– Дай напиться, дядя! – попросил Яшка. – Взопрел, от фараонов бегая…
– Што, паря, влипли?
– Да принеси хоть воды ковш, черная твоя душа!
– Ты, паря, мотри! – пригрозил Щелкан.
Но за водой сходил, предварительно заперев калитку, чем довел Яшку до белого каления. Когда он вернулся с деревянным ковшом, Яшка сначала жадно припал к воде, опустошил ковш, а потом швырнул его хозяину.
– Косте о такой твоей приветливости расскажу! Сучий потрох!
– Я ж тебе русским языком говорю, нечестивец, – благостно промолвил Щелкан, – перестань выражаться своими непотребствами. Куды ж тебя такого в чистый дом пускать? Еще и закуришь его своим табачищем вонючим… Хотя, мил-человек, дело-то в другом, али запамятовал? Про сход тебе уже полчаса тылдычу!
– Да пошел ты!..
– Не я пошел. Это ты иди, куда велено…
Обозленный до предела Яшка поплелся к Елене Гроховской. Раздражение перекинулось и на атамана: ну, Костя! Тоже из себя много чего мнит, не мог уж им-то с Трошкой заблаговременно про сход шепнуть! Кас-пи-ра-тор, черти его дери! Щас узнает новость…
Яшка не видел, как рухнул с забора Задорожный. Да и собственная шкура занимала как-то больше. Однако сообразил: их с Трофимом не просто как подозрительных личностей хотели остановить. Точно знала милиция, кого задерживает! Ушел ли верный кореш Трошка?
С этими невеселыми мыслями, злой и голодный, Верхоленцев добрался до дома Гроховских, в котором, из щелястых ставень, пробивался свет.
В калитку постучал осторожно – знал, что на сходку Костя во дворе обязательно выставит охрану. И точно – с той стороны калитки задышали.
– Ярица-пшеница! – не дожидаясь вопроса, шепотом выпалил Верхоленцев.
– Заходи! – распахнул калитку тезка – Яшка-милиционер. Хмурый.
– Чо насупленный такой? – спросил Верхоленцев, протягивая руку.
– Дело не выгорело… Хорошо, хоть не спалились.
«Мда-с, – уныло подумалось Верхоленцеву, – теперя ещё и я со своим…»
Вслух же сказал:
– Х…я, тезка! Мы еще свое, братуха, возьмем!
– Ага… Вы с Тимохой взяли! Особенно он. Досыта!..
– А чо-чо? – забеспокоился Верхоленцев.
Оправдывались самые худшие его опасения.
– Хрен тебе через плечо! Кокнули твоего напарника! Че, не знашь?
– От оно как… – протянул Яха. – Думал я, все-таки он навинтил…
– Но… растащило… «Наган» милицейский его навинтил! Чо головой качашь? Сведения самые верные! На вас по всему городу приметы милиции давно разданы! Аль не знал? Иди в избу, поведашь Косте подробности…
Безо всякого желания поплелся Верхоленцев в дом.
С порога встретил громкий и взвинченный разговор. Пока Яшка снимал свой черный тулуп и снова жадно пил из ковша воду, из услышанного усёк: атаман чехвостит Шурку Милославского. Тот дал наводку на квартиру богатых коммерсантов по Сретенской улице, рядом с гастрономическим магазином Попандопуло. Коммерсанты эти в основном пушнину скупали, так что на богатое дело пошли Ленков, Самойлов, Некрасов и Гаврилов. Милославский в это время был на службе. Налет не удался. Почему, Яшка не понял, но маты Кости неслись вперемежку с угрозами в адрес наводчика – Шурки.
Дольше оставаться под дверями было уже не с руки, Яшка робко шагнул в ярко освещенную горницу.
– Здратуйте всем!
– А, явился, – буркнул Ленков. – Ну, рассказывай, парень, как свою голову спас, а дружка выручить не сумел?
– Такое вот дело, Костя… Защучили посредь улицы… Мы и деру врассып… Яшка-милиционер сказывает, что Трошку того? Че, в натуре?
– Так и есть… Эх-ма, ловкий хлопец был… Чего-то стали мы потери нести, а, братцы?
– Вот и я говорю – неспроста! – подхватил Верхоленцев, понимая, что сейчас на его месте только и остается, что поддакивать. – Уж не ссучился ли кто?..
– Фарта нет… – процедил Ленков. – А может, и сука завелась…
– Понапрасну ты, Костя, – возразил сидевший за столом Мишка Самойлов. – На трактах добычу заимели неплохую, опять же лошадьми хорошо разжились…
– Говно вся эта добыча! Барахло! – презрительно бросил атаман. – Ишь, набрали кучу рваных тулупов и подобного шмутья, а где золото, серебро? Больше шуму да понтов – от это мы умеем! И куда этот шум выходит, а? В то и выходит, што угрозыск нам на пятки наседает! Выпасли тебя, Яха, али сами на фараонов напоролись?
– По всему выходит, что выпасли…
– По всему выходит… – Ленков стукнул кулаком по столу. – Самое поганое, что выпасли вас с Трошкой – царствие ему небесное! – в два счета! Об чём это говорит? А об том, Яха, что помимо сбора примет у милиции теперь хватает и глаз и ушей. На улицах и где угодно! И еще. Тимоха, милицейский начальник, который нам служит, – Ленков презрительно скривился, – на днях мне сообщил, што завели фараоны на нас подробные списки и описания примет, постоянно пополняемые. А кто через тюрьму или уголовку прошел – так ишшо и с фотопонтретом. Во как! Картотекой это называется. А еще пальцы у арестантов черной краской мажут и на бумагу оттискивают. Оказыватца, у кажного – свой на пальцах узор! Сколь на земле людей – столь и узоров. Вот…