Крах игрушечной страны
Шрифт:
Затем он принялся за аптечку.
Обычный набор средств от головной боли, от аспирина до таленола и бафферина. Бутылочки и тюбики с лосьонами и кремами для загара.
Какие-то лекарства, проданные по рецепту — в маленьких коричневых пластиковых флаконах с белыми крышками. Несколько пачек тампонов и прокладок. Несколько упаковок таблеток от простуды и от аллергии. Еще нераспечатанная зубная щетка. Флакон с пептобисмолом. Пустой баллончик из-под диал-пака. Маникюрный набор. Начатая пачка зубочисток. Какие-то маски и кремы. Ничего не найдя, Уоррен закрыл зеркальную дверцу и открыл дверцу шкафчика, расположенного под раковиной.
Несколько упаковок мыла «Пальмолив» — Уоррен представил, как она принимает душ. Неначатая пачка бумажных салфеток. Банка с лизолом.
Уоррен закрыл дверцу.
Перед унитазом лежал светло-синий пушистый коврик. В узком промежутке между раковиной и унитазом стояла мусорная корзинка того же светло-синего оттенка. Уоррен заглянул в корзину. Смятые бумажные салфетки со следами губной помады. Целлофановая обертка от тампонов.
Обертка от мятной жвачки. Несколько влажных ватных шариков. Уоррен поднял корзинку, поставил ее на раковину, поворошил содержимое.
Опаньки! А вот и оно.
— Я знаю, он решит дело в их пользу! — мрачно сказала Лэйни.
Мы зашли пообедать в кулинарию, расположенную неподалеку от здания суда. Заведение называлось «Нью-Йоркер», но по вкусу булочек и хот-догов можно было предположить, что они сделаны где-нибудь в Корее.
Даже горчица здесь была неправильная — не горчица, а какая-то ярко-желтая дрянь, ничуть не похожая на ту жгучую зернистую коричневатую смесь, которую мой компаньон Фрэнк считает неотьемлемой частью истинно кошерной пищи. А кроме того, тут приходилось платить лишних пятьдесят центов за кислую капусту — Фрэнк непременно счел бы это оскорбительным. Хотелось бы мне, чтобы сейчас с нами здесь был Фрэнк. Фрэнк умел так толковать закон, что в его устах это звучало, словно приговор Верховного Суда. И еще он превосходно умел успокаивать расстроенных клиентов. Но с другой стороны…
— Я думаю, ему просто понадобилось время, — сказал я.
— Зачем?
— Потому что это дело не из тех, которые решаются легко. Сантос честно нас об этом предупредил. Помнишь, что он сказал?
— И что же он сказал?
— Он сказал буквально следующее: "Суд не намерен выносить поспешное решение". Он понимает, что на карту поставлено очень много, причем с обоих сторон.
— Толанды не поставили на карту ничего! — возмутилась Лэйни. — Для них это всего лишь еще одно изделие. Если они загребут его себе, они выпустят Глэдли к Рождеству, если же нет, к следующему Рождеству они выпустят другую игрушку, а через год — еще одну, и еще, и еще. А у меня на карту поставлено будущее. Если Глэдли…
— Я все понимаю, Лэйни. Но я не вижу причин считать…
— Нет, ты не понимаешь… — …что Сантос собирается решить дело в пользу Толандов. Нет, ну правда. В его предосторожностях нет ничего странного. Ты же знаешь, ему нужно учесть множество факторов…
— Это каких же?
— Ну, не считая того, что ему надо решить, имело ли место нарушение авторских прав…
— Он думает, что не имело. Он сказал…
— Я помню, что он сказал.
— Он сказал, что должен лично убедиться, что Глэдли действительно был скопирован.
— Да, но мне кажется, он…
— Откуда ты можешь знать, что он?..
— Он ведь отмахнулся от этого дурацкого предположения, что Неттлетон украл чертеж очков из журнала, разве не так?
— Это еще не значит, что он думает, что их долбаный медведь был скопирован с моего.
— Ну, может, пока и не думает.
— Может, вообще не думает.
— Лэйни, тут дело не только в том, было ли это просто копией, или имеются какие-то отличия.
— Ага.
Лэйни с видом глубокого уныния поковырялась в своей порции жареной рыбешки. Она явно вбила себе в голову, что Сантос уже все решил, и дело проиграно. Один ее глаз был обращен на меня, второй глядел куда-то в сторону. Лэйни залила рыбу кетчупом. Ее загорелое лицо покрылось легкой испариной. Похоже, кондиционеры этой забегаловки тоже делали в каком-нибудь Пхеньяне. Лэйни поднесла рыбешку ко рту.
— На самом деле, то, что он должен решить к концу недели…
— Он сказал — к концу месяца.
— Ну, он сказал — самое позднее, к двадцать девятому. Так вот, он должен решить, окажемся ли мы правы по существу дела, если дойдет до экспертизы.
— А такое возможно?
— Ну конечно. На самом деле, он может просто приказать провести экспертизу.
— И все это затянется до Рождества, — мрачно сказала Лэйни.
— Да нет же. Если он примет такое решение, он, видимо, прикажет провести экспертизу немедленно. Он понимает, что вам нужно успеть к Рождеству, и сам сказал…
— Насколько срочно? Для меня любая задержка может оказаться губительной. Мэттью, ты не понимаешь, насколько это для меня важно!
— Нет, понимаю.
— Нет, не понимаешь! — возмутилась Лэйни, положила рыбешку обратно на тарелку и посмотрела на меня через стол. На мгновение ее правый глаз сфокусировался на мне, потом снова вильнул в сторону. Мне представилось, как четырехлетняя девочка проходила первую стработомию — довольно болезненная процедура. А через год — еще одну. Две операции, потерпевшие неудачу. При нашей первой встрече Лэйни рассказала, что она плакала по ночам — так ей хотелось стать такой же, как остальные девочки. Но она знала, что этому не бывать. Даже сейчас, когда она говорила об этом, в глазах у нее стояли слезы.
— Я знаю, что Глэдли — это выигрышный номер, — сказала Лэйни. — И я знаю, что сейчас его время, — она говорила о плюшевом медвежонке, как о живом человеке. — Не в прошлом году, и не в будущем, а сейчас. Что по-твоему, «Мэттэл» и «Идеал» так им заинтересовались из-за моих красивых глаз? — Они и вправду были красивыми. — Они знают, что могут заработать на Глэдли не один миллион. В этом медвежонке все мое будущее, Мэттью. Вся моя жизнь.
И она тихо заплакала.
Я сказал ей, что мне вовсе не кажется, что Сантос уже принял какое-либо решение. Сказал, что судья должен рассмотреть и другие аспекты этого дела, помимо копирования. Например, как я уже пытался ей объяснить минуту назад, Сантос должен решить, можем ли мы оказаться правы по существу дела. Еще ему следует решить, можно ли считать, что своими действиями Толанды нанесли Лэйни непоправимый вред…
— Подумаешь, всего лишь сломали мне жизнь, — всхлипывая, пробормотала Лэйни.
— …и в какую сумму оценивается нанесенный тебе моральный ущерб.
— Да я не возьму даже миллион долларов…
— Это хорошо, потому что если ты захочешь принять денежную компенсацию…
— За Глэдли? Да никогда! — …ты уже не сможешь ничего им запретить.
— Я же сказала — нет. Глэдли мой!
И снова она говорила о нем, как о человеке.
— Вот и хорошо, — сказал я.
— Как же, хорошо! Чего тут хорошего?