Крах иллюзий. Каждому своё. Книги первая и вторая
Шрифт:
– Ты почему так долго не возвращался? – вооружившийся перчатками, Петрович забрал у Порфирьева опустевшее ведро с торчащей оттуда щёткой. – Мы думали, не случилось ли чего!
– Наверху был взрыв, – Порфирьев разгерметизировал шлем и поднял забрало, – наверняка не один. Нора кривая, но ударная волна всё равно дошла. Нагнетатель опрокинуло, он крутил впустую. Пришлось отключать, расчищать место, устанавливать обратно и снова запускать. Пока возился, слышал ещё один взрыв. Где-то недалеко, потому что вой ударной волны пришёл почти сразу. Ударило у нас за спиной, так что на этот раз ударная волна в нору не затекла, и нагнетатель работает нормально. Придётся его периодически проверять. Но на поверхность выходить всё ещё нельзя.
Абдуллаев отправил Порфирьева к фельдшеру на осмотр, и здоровяк ушёл. Пока страдающие от голода люди с тяжёлыми вздохами обсуждали безрадостную новость, старый техник достал счётчик Гейгера и произвёл замеры в районе гермоворот.
– Фон увеличился, – объявил он. – Но, если близко не подходить, то не страшно. А вот от вентиляционной установки фонит сильно, фильтры насобирали радиоактивной пыли! Советую всем держаться от ворот подальше, если придётся постоянно открывать их для проверки нагнетателя, заражения не избежать! Володя! – он обратился к своему молодому коллеге. – Сходи за моющим средством, попробую пыль с пола смыть!
Молодой техник ушёл, но приближаться к гермоворотам никто не захотел. Наоборот, по платформе мгновенно разнёсся слух, что вентиляционная установка излучает радиацию, а из ворот при открытии поступает заражённая пыль. Ближайшая к воротам часть платформы резко опустела, и несколько десятков людей со скарбом в руках потянулись в тоннели, искать себе новое место. Антон понял, что угроза передела жилых площадей усугубляется, и поспешил вернуться к семье. К счастью, в их вагоне новичков не прибавилось, и ослабевшие от голода люди претензий не предъявляли, ограничиваясь злыми взглядами. Большая часть таковых была направлена на пустующую скамью Порфирьева, и Антон подумал, что лучше занять её до прихода амбала, чтобы не нервировать людей видом пустой лавки. В итоге он случайно заснул на месте Порфирьева, и вернувшийся асоциальный неадекват грубо сбросил его с лавки прямо во сне. Разнообразием вариантов решения данная проблема не блистала, и Антону пришлось стерпеть оскорбление молча.
К полудню общая ситуация стала ухудшаться. В стоящих на станции составах у ослабевших детей начались голодные обмороки, и двоих малышей не удалось привести в чувство. Несмотря на все усилия педиатра, один из них умер спустя час, и врач объявила, что виной тому стала совокупность разрушительных факторов: голод, плохой воздух, перегруженный зловонием разлагающихся мертвецов и экскрементов, слабое здоровье малыша и инфекция лёгких, которая развилась на фоне всего перечисленного. Всего в состоянии болезни находятся сейчас почти три десятка детей, и без еды их организмы долго не продержатся. Кроме того, так как станция является почти замкнутым пространством, риск заболевания как других детей, так и взрослых со слабым здоровьем, резко возрастает. Это сообщение всколыхнуло почти не передвигающихся обитателей станции. Сразу выяснилось, что в той или иной мере проблемы со здоровьем имелись у каждого ещё до начала войны, и потому люди ощущают ухудшение своего состояния. Страдающие от голода обитатели станции собрались на вялый, но многочисленный митинг, к которому присоединились те жители тоннелей, кому хватило места на платформе. Активисты вынудили полицейских вызвать Абдуллаева, и сотни людей больше умоляли, чем требовали, сделать хоть что-нибудь для них и их находящихся на грани детей. Абдуллаев послал за Порфирьевым и отправил его наверх, к нагнетателю, проверить обстановку. Асоциальный брутал подчинился и ушёл, но на этот раз вернулся быстро.
– Нагнетатель развернуло немного, но он устоял, пока работает, – сообщил Порфирьев, получая от Петровича через приоткрытую воротину ведро с водой и щётку. – Я, когда его поправлял, слышал взрыв, где-то со стороны Кремля. Как близко – сказать не могу, но наружу сейчас выходить нельзя, надо подождать ещё.
– Люди голодают, – тихо ответил Абдуллаев. – Начались болезни. Двухлетний ребёнок умер, ещё один не приходит в сознание, остальные на ногах не стоят. Среди взрослых много сильно ослабевших, остальные в панике. Я отправлял людей в тоннели – ловить крыс, но не нашли ни одной. Зато видели погрызенные трупы. Мертвецы разлагаются, в тоннеле встречного направления со стороны «Киевской», он после обрушения самый короткий, запах мертвечины резко усилился, народ пытается перебираться подальше от тупика, но места не хватает. Нижний уровень затоплен полностью, Петрович говорит, что завтра утром вода появится здесь. Толпа в панике, нужно что-то сделать, чтобы предотвратить хаос.
– Подожди хотя бы до вечера, – пробубнил через шлем-маску Порфирьев. – Шансов будет больше, и облучённые хоть немного восстановятся. Пока можно раздать детям респираторы.
– До вечера умрёт ещё кто-нибудь, и всё может покатиться на хрен, – Абдуллаев скривился. – Было уже несколько конфликтов, когда одни нападали на других, потому что думали, будто у тех в личных вещах имеется спрятанная еда. Нужно идти сейчас, пока у нас сил больше, чем у остальных. Придётся рискнуть. Возьму тех, кто не был наверху, и сам поведу. Когда вернёмся, попробуем затопить трупы. Среди уцелевших есть родственники погибших, и договариваться с ними будет проще, когда у людей появится еда.
– Как хочешь, – Порфирьев пожал плечами. – Я сказал, а как поступить, дело твоё. Я с вами не пойду. Если принесёте продукты, то на долю не претендую. Я останусь здесь. Если что случится, то, может, хоть вынести кого из вас смогу. Аварийные маяки включите сразу, как только пройдёте мимо нагнетателя. Там, наверху, мощные помехи, но так хоть какой-то шанс будет.
– О'кей, – хмуро согласился Абдуллаев, явно недовольный отказом Порфирьева.
Но принуждать жлоба капитан не стал. Он сообщил собравшимся, что попытка добраться до гастронома состоится прямо сейчас, и велел своим людям надевать скафандры. Общественность в некоторой степени воспряла духом, и все с надеждой ожидали развития событий. Порфирьев не стал снимать снаряжение, и даже не стал заходить внутрь станции, так и оставшись снаружи гермоворот. Минут через десять Абдуллаев увёл экспедиционную команду наверх, и все приготовились ждать. Более двух часов ничего не происходило, потом сверху спустился один из полицейских. Он не стал снимать скафандр и первым делом вызвал Антона. Вместе с Овечкиным к приоткрытым гермоворотам рискнули приблизиться человек десять активистов, спеша узнать новости.
– Абдуллаев послал меня к тебе за антенной! – заявил Антону полицейский прямо через гермошлем. – Мы добрались до гастронома, нашли место, где должен быть склад, пытаемся раскапывать! На поверхности настоящий ад! Кругом одни развалины, сплошная свалка в несколько метров высотой, пока не видели ни одной уцелевшей стены. Вместо воздуха стена пыли до самого неба, счётчик Гейгера зашкаливает, кругом темно, как будто сейчас не два часа дня, а десять вечера. Дальше двух-трёх шагов ничего не видно и холодно. Особенно, когда ветер налетает. Термометр на скафандре показывает плюс семь. Короче, непонятно, сколько ещё копать, поэтому давай свою антенну, установим её на улице и попытаемся с кем-нибудь связаться. Может, с антенной получится, потому что по ближней связи скафандров ни черта не разберёшь, сплошные помехи!
– Я не знаю, где она… – растерялся Антон, но его спас старый техник.
– Сейчас принесу! – заявил Петрович, торопливо направляясь к ведущей в служебные помещения двери. – Я её в слесарку перетащил, как нижний уровень заливать начало.
– Ядерные взрывы ещё продолжаются? – уточнил Антон, бросая взгляд через приоткрытую воротину на Порфирьева, разлёгшегося на ступенях одного из эскалаторов и сливающегося с ними в силу мимикрии спецназовского снаряжения.
– Мы слышали три удара с разлётом где-то в полчаса, – ответил полицейский. – Где-то далеко…
Станция задрожала, вибрируя с возрастающей интенсивностью, и сверху посыпались ручейки грунта и облачка земляной пыли. Народ испуганно попадал, кто на корточки, кто прямо на пол, в вагонах зазвенел детский плач. Антон в ужасе сжался в комок, изо всех сил вжимая голову в плечи, и полицейский в скафандре бросился наверх.
– Куда?! – вскочивший Порфирьев схватил его за локоть и резким рывком осадил назад. – Ложись! Где-то рядом ударило!
– Там наши! – полицейский услышал, как наверху низкий вой нагнетателя сменился грохотом падающей конструкции, и невольно пригнулся. Землетрясение продолжалось, и он спешно упал на ступени, прижимаясь к бортику.