Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник)
Шрифт:
Свою атаку ордынцы начали при первых проблесках утренней зари, выйдя из своих становищ без сигналов боевых труб и без боя в барабаны. Чтобы блеск копейных наконечников не выдал их приближение раньше срока, татары несли копья остриями вниз. Свои круглые блестящие щиты татары прикрыли плащами. Татарская орда почти бесшумно прихлынула к извилистому голубому руслу реки Угры. Русские дозоры заметили вражеские полчища, когда до них было не более трехсот шагов.
В русских станах только-только раздались трубные сигналы тревоги, а ордынцы уже начали переправу через Угру, пустив конницу вперед. Русские пушки слишком поздно открыли стрельбу и где-то сразу замолчали, а где-то успели произвести всего два-три залпа, накрытые атакующим валом татарской конницы. Русские пешцы и конные дружинники храбро бросились на ордынских всадников, стремясь отбросить их от пушечных позиций и защитить пушкарей. По мере вступления в сражение все новых русских полков татарская конница была вынуждена откатиться назад, понеся большой урон.
Когда в сражение вступила ордынская пехота, на этот раз почти без потерь перешедшая через Угру, то боевые порядки русского войска поколебались сразу во многих местах, а кое-где татарам удалось глубоко вклиниться в расположение русской рати, вытянутой по фронту почти на двадцать верст. Русским воеводам приходилось быстро подтягивать к наиболее угрожающим участкам обороны отряды ратников, конных и пеших, находившиеся в ближнем тылу. Многочисленность и отличная экипировка русского войска не позволили ордынцам создать угрожающий перевес сил в местах наметившихся прорывов. После трех часов яростной сечи татары наконец ослабили свой напор, а затем и вовсе покатились назад. Русские полки вновь отбросили ордынские полчища на правый берег Угры.
Все это время хан Ахмат пребывал в своем шатре, где он истово молился Аллаху о ниспослании победы своему войску.
Появление в шатре старшего сына Ахмата, Садехмат-хана, в мокрой одежде, усталого и с угрюмым лицом, дало понять властелину Большой Орды, что молитвы его были напрасны.
– Молви, сын мой, – повелел хан Ахмат, надевая на ноги сапоги с загнутыми носками, которые он снял перед молитвой, по исламскому обычаю.
– Плохие вести, отец, – тяжело дыша, сказал Садехмат-хан. Он снял с бритой головы островерхий позолоченный шлем и утер обильный пот со лба. – Русские собаки обратили в бегство наше доблестное воинство. Пало много эмиров и беков, много храбрых батыров. Весь левый берег Угры, – этой проклятой речушки! – усеян телами наших воинов.
– Как мог Темир-Газа допустить такое?! – гневно рявкнул хан Ахмат. – Позвать его сюда!
– Отец, Темир-Газа не придет, – устало ответил Садехмат-хан. – Он убит.
– Тогда я хочу видеть мурзу Тулунбека, который обещал мне победу над русичами! – сердито воскликнул хан Ахмат, затягивая пояс на своем цветастом халате. – Где он, подлый лжец?
– Мурза Тулунбек тоже мертв, отец, – сказал Садехмат-хан, бессильно опустившись на низенькую скамью. – Ему оторвало голову русским ядром.
– Значит, я привлеку к ответу эмира Тургая, – не унимался хан Ахмат. – Помнится, он громче всех кричал вчера на совете, что его конница сомнет русских собак с первого натиска!
– Эмир Тургай тоже убит, отец, – с тяжким вздохом проговорил Садехмат-хан. – Урусы закололи его копьями вместе с конем.
Хан Ахмат попятился с побледневшим лицом и открытым от горестного изумления ртом, гибель лучших ордынских военачальников потрясла его! Получалось, что спросить за тяжелое поражение татарского войска было не с кого. Кто вчера на совете яростнее всех настаивал на сражении с русичами, те сложили головы в сече. Наиболее малодушные эмиры и беки, конечно, уцелели, однако спрашивать с них за эту неудачу было бесполезно, ибо они изначально не горели желанием ввязываться в битву с русской ратью.
Оглядев потрепанные и поредевшие татарские тумены, вернувшиеся в становище с поистине кровавых берегов Угры, хан Ахмат и вовсе сник и помрачнел. Ему стало ясно, что с этим войском ему Русь не покорить. Оставалось лишь одно, дабы хоть как-то соблюсти свое величие, а именно завязать с московским князем переговоры о мире.
Придя в свой шатер, хан Ахмат вызвал к себе визиря Карамурзу и приказал ему написать письмо московскому князю. Что именно написать в ответном послании, хан Ахмат изложил визирю коротко и жестко. Хан Ахмат желал, чтобы князь Иван сам приехал к нему в стан, бил ему челом, прося милости и мира, как это делали его деды и прадеды.
– Лишь на таких условиях я соглашусь заключить мир с Москвой, – заявил визирю хан Ахмат. – Я, конечно, не стану настаивать на выплате дани в размере столетней давности, но мирное соглашение князь Иван получит от меня, только стоя на коленях.
Карамурза покачал головой с досадливой укоризной на пухлом лице с тонкими усиками и жидкой бородкой.
– Повелитель, – сказал он, – не время сейчас показывать свою гордыню после столь горестного поражения. По-моему, пришла пора тебе разговаривать с московским князем, как с равным.
– Тебя никто не спрашивает, умник! – прикрикнул на визиря хан Ахмат. – Напишешь, как я велю! Пусть наши тумены заметно поредели после сегодняшней битвы, но и русичи наверняка понесли ощутимый урон. Им стоило немалого труда отбросить мое храброе войско за Угру. Поэтому в конце письма напиши так: скоро Угра и прочие реки покроются льдом, тогда для ордынского войска откроется много дорог для набега на Русь!
Карамурза почтительно склонил голову в круглой тюбетейке, не смея и далее высказывать свое мнение.
Тимофей спал, когда пришли ханские нукеры, растолкали его и велели спешно ехать к великому князю с ответным посланием хана Ахмата. Выйдя из юрты, где он провел без малого сутки, Тимофей увидел около входа своего коня, оседланного и взнузданного. Ему вручили ханский свиток с печатью.
Засунув ханское письмо в кожаную сумку, Тимофей ловко вскочил на коня и, сопровождаемый пятью конными нукерами, помчался рысью туда, где был устроен проезд в сцепленных одна за другой крытых кочевнических повозках, ограждающих становище хана Ахмата со всех сторон.
Томительное ожидание изводило хана Ахмата гнетущей неизвестностью. Дни проходили за днями, а от московского князя не было ни посла, ни гонца с письмом. Так прошла неделя. Хану Ахмату стало понятно, что надменный тон, с каким он обратился к московскому князю в своем последнем послании, – это его явный просчет. Властелин Московии уверен в своей военной мощи и на унизительное челобитье в татарский стан, конечно же, не поедет.
Смирив свою гордыню, хан Ахмат велел визирю Карамурзе написать другое письмо московскому князю. Тон этого послания был дружелюбно-покровительственный. Хан Ахмат ничего не требовал и ни на чем не настаивал. Он обращался к Ивану Васильевичу, как равный к равному. Даже размер дани хан Ахмат разрешил установить самому московскому князю.