Крах

Антонов Борис Иванович

– Ничего, «наружка» поймала его. Сейчас рот на замок, сами ничего не знаем. Иди спать, – закончил разговор сержант.

После таких новостей про сон не могло быть и речи. Валентин долго ворочался, пытаясь понять, что происходит в стране. В магазинах был дефицит всех товаров сразу, за водкой люди бились, как будто в последний бой шли. Не было даже туалетной бумаги. Любое упоминание руководителей страны в разговорах сопровождалось матерщинной бранью. Горбачева презрительно называли «этот с пятном», и никак иначе. Некогда доброжелательные соседи теперь усиленно ставили железные двери и вешали решетки на окна. Времена, когда родители оставляли ключи от квартиры под ковриком для детей-школьников, прошли. Население страны с каждым годом становилась голоднее и злее. Сегодня дошло до стрельбы в Горбачева. «А что дальше? – задавал себе вопрос Валентин. – Революция?». В памяти всплыла картинка из старого фильма, в котором по решетке Зимнего дворца ползли революционные

матросы. «Стоп. А если революция? И народ полезет на Кремль? Что делать? Стрелять? Стрелять в живых людей? Как это? А если не стрелять?». Сон окончательно пропал. «Если родители узнают про это, мать с ума сойдет. Хорошо, что не написал про полк. Как быть? Впереди два года службы, за это время может произойти все что угодно, до войны включительно. А если гражданская война? За кого быть, за красных или белых?». Несмотря на полный переполох в голове, Валентин все же уснул или просто отключился, потому что мысли перешли в яркий сон, в котором все перемешалось, начиная с броневика Ленина и заканчивая почему-то Брестской крепостью. Утром Валентин так не понял, спал он или нет. Помня данное сержанту молчаливое согласие молчать, Валентин никому новость не рассказывал. Рота жила своей обычной жизнью, сержанты, скорее всего, узнав за ночь немного больше от офицеров, вели себя спокойно и буднично. Валентин немного успокоился, но на всякий случай не упускал из вида Макеева, вдруг будут новости. В следующие несколько дней ничего не произошло и все вернулось на свои места.

Начались каждодневные тренировки по строевой. Готовились к принятию присяги. Маршировали с утра до вечера и наизусть учили текст. За этими хлопотами время пролетело незаметно, наступил день принятия присяги. С самого утра в роте стояла суета, похожая на предсвадебную. Все офицеры были в парадной форме, белых рубашках с желтыми ремнями и в перчатках. Солдаты в новеньких шинелях и шапках стали еще больше похожи друг на друга. На плацу стояли столы, на которых в красных папках лежали тексты присяги и списки военнослужащих. Роты справа налево от первой до четвертой построили вдоль казармы. И тут начался дождь, переходящий в мокрый снег. Пытаясь проигнорировать непогоду, начали торжественную часть, но усилившийся снег с ветром свел на нет усилия. В результате всех отправили по своим расположениям. И присягу принимали в коридорах рот. Вся торжественность была полностью утрачена, и процедура прошла до обидного буднично. Как если бы вы собирались в театр, а вместо этого оказались на кухне у соседа перед черно-белым телевизором. Зря всю неделю маршировали.

Ночью выпал первый крупный снег, он покрыл все ровным слоем, и на ветвях деревьев появились снежные шапки. Прикрыв собой всю серость заканчивающейся осени, снег своей белизной напоминал чистый лист бумаги, на котором судьба начнет писать свою новую историю. На этом первом листе зимы уже не будет всего того, что произошло осенью. Даже осенние призывники вступали в эту зимнюю историю в новом качестве. Полноценными, принявшими присягу рядовыми Отдельного орденов Красного знамени и Октябрьской революции Краснознаменного Кремлевского полка. Белое покрывало ярко отражало от себя свет фонарей, снег был чистый и переливался в искусственном освещении маленькими яркими звездочками. Наблюдая за игрой этих разноцветных искорок, Валентин радовался. Первая осень в армии закончилась, осталась еще одна – и можно собираться домой. И пускай эта осень была всего один месяц, но она была и прошла. Уже через три дня их повезут в Москву, в Кремль. «Какой он?», – размышлял Валя. По телевизору Кремль казался большим, величественным, сверкающим золотыми куполами церквей с высоты Боровицкого холма, растянувшегося вдоль красивой гранитной набережной Москва-реки. Яркие звезды высоких башен уже не раз снились Валентину. Само ощущение того, что он будет видеть всю эту красоту изнутри целых два года, наполняли грудь особой гордостью. Гордостью за страну, в которой он жил, гордостью за родителей, которые воспитали его и будут очень рады, что их сын служит в Кремле, гордостью перед друзьями, которые служат в обычных войсках, в конце концов, гордостью за самого себя, что смог попасть в число немногих, кому доверили служить в полку. Пускай неожиданно и с помощью хитрости военкома, который преследовал свои цели, но все равно он, Валентин Матвеев, молодец, потому что не «вылетел» в Советскую Армию, как двадцать шесть человек, которых сегодня отправляют в другие части. До сегодняшнего утра Валентин не был уверен, что его оставят в полку. Причин для сомнений было предостаточно. Во-первых, его конфликт в первый день со старым писарем, во-вторых, как выяснилось, у большинства новобранцев было неоконченное высшее образование либо диплом техникума, а у Валентина только ПТУ,

в-третьих, соответственно, Валя был моложе всех, многим исполнилось уже по девятнадцать лет и, самое главное, Валентин не был комсомольцем, единственным из четырехсот новобранцев. Для самого него это ровным счетом ничего не значило, но старший лейтенант Андрей Константинович

Луговой, тот самый, который в первый день заступился за него в ружпарке, не зря спрашивал его про комсомол. Уже после этого старлей дважды вызывал Валентина в комнату командиров взводов, где располагались офицеры, и задавал вопросы, почему Валентин не стал комсомольцем, как это произошло, собирается ли он становиться комсомольцем, и вообще, как он относится к этой организации. Валя честно отвечал, что никак не относится к организации, в противном случае он был бы ее членом, что добровольно он заявление на вступление не писал, а в общий список его в ПТУ не внесли, почему, он не знает, наверное, у мастера были на то причины. «Понятно…», – каждый раз произносил старший лейтенант и отпускал новобранца. И вот сегодня, когда из четырех рот отобрали тех, кто не будет служить в Кремле, Валентин облегченно выдохнул, теперь можно написать родителям, что сын будет воином-кремлевцем. До конца этой недели новых кремлевцев должны были отвезти в Москву к месту их постоянной службы. Размышления любовавшегося первым снегом Валентина неожиданно оборвал вопрос.

– Бездельничаешь?

– А что делать-то?

– Свободное время у всех.

Обернувшись, он ответил сержанту Макееву:

– Собрался письмо написать домой. А что?

– В комнату командиров взводов тебя вызывают.

Валентин хотел было задать вопрос, зачем. Но быстро передумал, вопросы задавать было чревато, ответ мог обернуться неприятностями, самая малая из которых грубость сержанта. В комнате командиров взводов был только старший лейтенант Луговой.

– Входи, – разрешил он, когда Валентин постучал в дверь. – Какие планы на службу, боец? – почему то радостно спросил старлей рядового.

Вопрос показался Валентину глупым и неуместным. «Какие могут быть планы у рядового? Конечно, служить на благо страны». Других вариантов Валя не видел. Поэтому на секунду замешкавшись, он ответил:

– Служить. – И через паузу торопливо уточнил: – В Кремле.

«Вдруг еще одного надо выгнать в Советскую Армию», – мелькнула у него в голове мысль.

– Это хорошо, что служить, – улыбнулся Луговой. – Но с Кремлем придется… – Валя похолодел, – подождать, – услышал он в следующую секунду. – Ты присаживайся, – пригласил офицер, указав на стул, то ли заметив, как рядовой качнулся от неожиданности, то ли разговор предстоял долгий. Вся радость от наступающей зимы и первого снега улетучилась. Валентин даже увидел, как на белом ровном листе белейшего снега расплывается черная клякса, становясь с каждой секундой все больше и больше, разливаясь от середины листа к краям.

– Ты что побледнел? Плохо тебе, что ли? – Как сквозь вату услышал он голос Лугового.

– Никак нет, – вскочил Валентин.

– Садись, что скачешь? Нормально все?

– Так точно, нормально, – стоя по стойке «смирно», ответил боец.

– Садись.

Медленно Валентин опустился на самый краешек стула, готовый в любую секунду вскочить на ноги.

– Дерганый ты какой-то сегодня? Письмо, что ли, плохое получил?

– Никак нет, не получал.

– Тогда сиди и слушай, – уже не улыбаясь, приказным тоном сказал старший лейтенант.

«Будешь тут дерганным», – успел подумать Валентин. Еще пять минут назад он мечтал о Кремле, а сейчас все перевернулось. «Почему подождать? Чего подождать? Зачем подождать? В комсомол будет принимать меня», – всплыла спасительная мысль.

– Я согласен, – громко сказал Валя и только потом осознал, что офицер еще ничего не успел сказать.

– Хорошо, а согласен с чем или на что? – удивленно спросил неадекватного бойца старлей.

– В комсомол согласен, – ответил тот.

– Зачем?

– Что бы в Советскую Армию не отправили.

– А тебя и не отправляют.

Валентин вспотел.

– А что тогда?

– Это я у тебя хотел спросить? – окончательно запутав Валентина, снова начал улыбаться Луговой.

– Почему подождать? – с трудом сумел правильно сформулировать вопрос Валентин.

– Потому что ты остаешься в полковой школе. Будем из тебя сержанта делать. Память у тебя хорошая, схватываешь все на лету, с товарищами неплохо, ладишь. А командовать за полгода мы тебя научим, – довольно быстро ответил офицер на все вопросы, мучавшие Валентина. – Вопросы есть?

– А Кремль?

– Дался тебе этот Кремль. Через полгода поедешь в Кремль. Если захочешь, конечно.

«Ну вот, опять, – подумал Валя, –что значит “если захочешь”».

– Товарищ старший лейтенант, а что значит «если захочешь»? – спросил он.

Луговой встал из-за стола и подошел к сейфу. Только сейчас Валентин заметил в руках офицера свое личное дело.

– А что там интересного, в Кремле? – открывая дверцу шкафа, то ли спросил, то ли подтвердил старлей. – Будешь там целыми днями в Арсенале сидеть, как в подводной лодке, куранты, звезды, башни надоедят до чертиков через месяц, – продолжил он. – А если школу хорошо закончишь, то можно и здесь остаться, новобранцев гонять. Вон Макеев служит, и в Кремль его палкой не загонишь. Что молчишь? – поворачивая ключ и закрывая в сейф личное дело теперь будущего курсанта Матвеева, спросил он.