Кракатит
Шрифт:
Он сказал «стул», но с удивительной четкостью увидел фабричный просмоленный забор, под которым росли жалкие кустики поникшей, запыленной травы и валялись ржавые обручи. "Это сумасшествие, — подумал он с леденящей отчетливостью. — Это, господа, типичное помешательство, гиперфабула угонги дугонги Дарвин". Этот термин неизвестно почему показался ему невероятно смешным, Прокоп разразился громким, захлебывающимся хохотом — и проснулся.
Он был весь в поту, одеяло сбилось к ногам. Лихорадочным взглядом окинул он Томеша, который торопливо ходил по комнате, швыряя какие-то
— Послушайте, послушайте, — начал Прокоп, — это ужасно смешно, послушайте, — да погодите же, вы должны, послушайте…
Он хотел как анекдот преподнести тот странный научный термин и смеялся заранее; но никак не мог вспомнить его и, рассердившись, замолчал.
Томеш надел ульстер, нахлобучил шапку; уже взяв в руку чемоданчик, заколебался, подсел на кровать к Прокопу.
— Слушай, старина, — озабоченно сказал он, — мне сейчас надо уехать. К папе, в Тынице. Если он не даст мне денег — я не вернусь, понимаешь? Но ты не волнуйся. Утром зайдет привратница, она приведет доктора, ладно?
— Который час? — равнодушно спросил Прокоп.
— Четыре… Пять минут пятого. Скажи… тебе ничего не надо?
Прокоп закрыл глаза, решив не интересоваться больше ничем на свете. Томеш заботливо укрыл его, и снова стало тихо.
Вдруг Прокоп широко открыл глаза. Он увидел над собой незнакомый потолок, по карнизу бежал незнакомый орнамент. Протянул руку к своему ночному столику — рука повисла в пустоте. Испуганно повернул голову и вместо своего широкого лабораторного стола увидел чей-то чужой столик с лампочкой. Там, где было окно, стоит шкаф; на месте умывальника- какая-то дверь. Все это совсем сбило его с толку; не в силах понять, что с ним происходит и где он очутился, он, преодолевая головокружение, сел на кровати. Постепенно сообразил, что он не дома, но не мог вспомнить, как сюда попал.
— Кто тут? — громко спросил он наобум, с трудом ворочая языком.
— Пить! — помолчав, добавил он. — Пить!
Тягостная тишина. Прокоп поднялся с постели и, пошатываясь, отправился искать воду. На умывальнике нашел графин, и жадно припал к нему; на обратном пути к кровати ноги его подкосились, и он сел на стул, не в состоянии двигаться дальше. Сидел он, наверное, очень долго и совсем замерз, потому что облился водой из графина; ему стало очень жаль себя — вот попал бог знает куда и даже до постели добраться не может, и так он одинок, так беспомощен… и Прокоп расплакался по-детски, навзрыд.
Выплакавшись, он почувствовал, что в голове у него прояснилось. Он даже смог добраться до постели и улегся, стуча зубами; едва согревшись, уснул обморочным сном без сновидений.
Когда он проснулся, шторы были подняты, за окном стоял серый день и в комнате немного прибрали; он не мог сообразить, кто это сделал, зато помнил вчерашний взрыв, Томеша и его отъезд. Отчаянно трещала голова, давило грудь и зверски терзал кашель. "Плохо дело, — сказал себе Прокоп, — очень плохо; надо бы домой да в постель". Он встал и начал медленно одеваться, то и дело отдыхая. Какая-то страшная тяжесть сжимала грудь. Одевшись, посидел, трудно дыша, безразличный ко всему.
И тут коротко, нежно звякнул звонок. Прокоп с
— Здесь живет… пан Томеш? — смешавшись, поспешно спросила она.
— Прошу вас. — И Прокоп отступил, пропуская ее; и когда она, немного нерешительно, прошла совсем близко, на Прокопа повеяло едва ощутимым, тонким ароматом; он с наслаждением вдохнул его.
Усадив гостью у окна, он сел напротив, изо всех сил стараясь держаться прямо. Он чувствовал — от этого он кажется строгим и чопорным, что внушало крайнюю неловкость и ему самому и девушке. Она сидела, потупившись, и кусала губы под вуалью. О нежное, тонкое лицо, о руки — маленькие и неспокойные! Внезапно она подняла глаза, и Прокоп затаил дыхание, пораженный: такой прекрасной она ему показалась.
— Пана Томеша нет дома? — спросила гостья.
— Томеш уехал, — нерешительно ответил Прокоп. — Уехал сегодня ночью, мадемуазель.
— Куда?
— В Тынице, к отцу.
— А он вернется?
Прокоп пожал плечами.
Девушка склонила голову, руки ее беспокойно задвигались, словно борясь с чем-то.
— Он сказал вам, почему… почему…
— Сказал.
— И вы думаете — он это сделает?
— Что именно, мадемуазель?
— Застрелится…
Молнией блеснуло в памяти — он видел, как Томеш укладывает револьвер в чемодан. "Быть может, завтра со мной произойдет это самое — "бац", — процедил тогда Томеш. Прокоп не хотел рассказывать об этом девушке, но выражение лица, вероятно, выдало его.
— О боже, боже! — воскликнула девушка. — Это ужасно! Скажите, скажите…
— Что?
— Не может ли… не может ли кто-нибудь поехать к нему? Если бы кто-нибудь ему сказал… передал… Тогда ему не нужно будет этого делать, понимаете? Если бы кто-нибудь поехал к нему сегодня же…
Прокоп не отрывал глаз от ее рук, которые она сжимала в отчаянии.
— Я поеду, мадемуазель, — тихо сказал он. — Кстати… я собираюсь, кажется, в те края. И если хотите, я…
Девушка подняла голову.
— Нет, правда? — радостно воскликнула она. — Вы можете?
— Видите ли… Я его старый… старый товарищ, — объяснил Прокоп. — И если вам надо передать ему что-нибудь… или послать — я с удовольствием.
— Господи, какой вы хороший! — одним дыханием произнесла она.
Прокоп слегка порозовел.
— Пустяки, — возразил он. — Просто случайное совпадение… я сейчас как раз свободен и все равно собирался куда-нибудь поехать… и вообще, — смутившись, он махнул рукой. — Не стоит и говорить. Я сделаю все, что вы хотите.
Девушка покраснела и поспешно отвела взгляд.
— Прямо не знаю, как вас… благодарить, — смущенно сказала она. — Мне так неудобно… Но это очень важно, и потом, ведь вы его друг… Не думайте, что это для меня… — Она превозмогла смущение и устремила на Прокопа чистые прекрасные глаза. — Я должна передать ему одну вещь от другого человека. Я не могу вам сказать…
— И не надо, — быстро вставил Прокоп. — Я передам, вот и все. Я так рад, что могу вам… что могу ему… А на улице дождь? — внезапно спросил он, взглянув на ее мокрую горжетку.
— Дождь.