Кракен
Шрифт:
Ему требовалось быть в Дарвиновском центре — немедленно.
— О боже.
Он вздохнул, поник, а затем выпрямился. Морской черт замер. Билли мысленно попрощался со всем.
— Саймон, — сказал он. — Саймон, — приказал он. — Ты знаешь координаты Дарвиновского центра. Сердцевины всего этого. Доставь меня туда. Немедленно.
Саймон колебался. Бэрон пытался что-то проговорить, но не смог.
— Но ты же знаешь, что это значит. Знаешь, как я…
— Доставь. Меня. Туда.
Этому голосу Саймон не будет сопротивляться. Билли постарался быстро поймать взгляд каждого: Саиры — что-то понимающей и охваченной ужасом, Саймона — несчастного от необходимости совершить новое убийство, Бэрона — кричащего, но совершенно беззвучно, Коллингсвуд — кивнувшей ему, как солдат, прощающийся с товарищем.
Вновь послышался дрожащий звук статических помех. Раздался приглушенный крик — последний изданный Билли звук. Свет окутал его изнутри, потом Билли поблек и исчез. Бэрон держал в руках пустоту.
Глава 80
И запах моря (казалось) пошел на убыль, внезапно замещенный другим, химическим. Перед глазами у Билли замерцал свет, совсем другой, чем (не) был в них за мгновение до этого. Он знал, что сейчас ничего не помнит, что это лишь образы, с которыми он родился. Но пока ему некогда было об этом думать.
Он находился в аквариумном зале Дарвиновского центра. Наискосок от него, за двумя рядами стальных резервуаров, стоял Варди. Тот повернулся.
Билли увидел, что перед Варди стоит множество флаконов, пробирок, колб с булькающими жидкостями, электрических батарей. Он успел заметить, что Варди целится в него из пистолета, и рухнул на пол. Пуля прошла над ним, разбив высокую, по бедро, банку с обезьянами. Те завалились, а зловонный консервант разлился. Билли напрягся, пытаясь избавиться от наручников, которые (так сказать) продолжали его удерживать. Оставаясь под защитой стальных емкостей, он пополз. Еще один выстрел. Очередная порция стекла и формалина появилась на пути Билли, и на пол перед ним шлепнулся выпотрошенный дельфиненок.
— Билли, — мрачно проговорил Варди, как всегда немногословный. Это могло быть заявлением, приветствием, проклятием. Когда Билли попытался подобраться ближе, новая пуля разбила еще один экспонат. — Я убью тебя. Уж если ангел памяти меня не остановил, ты и подавно не остановишь.
Послышалась болтовня — невнятное бормотание тоненького высокого голоска. Через промежутки между аквариумами Билли увидел крошечное неистовствующее существо. Это был ангел памяти — туловище из бутылки от формалина, костяные руки и когти, череп, который щелкал челюстями, как сторожевая собака. Ангел был накрыт стеклянным колпаком. Варди даже не позаботился уничтожить его. Он так много раз приходил и уходил, так часто возникал и исчезал, что стал совсем маленьким. В стеклянную пробирку величиной с палец могло войти всего одно насекомое, а его конечности, наверное, были из мышиных лапок. Череп раньше принадлежал какому-то животному вроде карликовой мартышки. Это походило на шутку, маленькую ожившую неудачу, как в мультфильме.
— Что вы сделали с пириком? — осведомился Билли.
— С Коулом все в порядке, жив и здоров, — отозвался Варди. — Сделал в точности, как я просил. Разве ты не поступил бы так же, если бы тебе терпеливо объяснили, что твоя дочь содержится под моей охраной?
— Значит, вы получили то, что вам нужно. Огонь, сжигающий время. Хронофаг.
— Да, что-то вроде этого. — Варди выстрелил еще раз и испортил восьмидесятилетнего карликового крокодила. — Опробованы разные варианты, и я думаю, у нас все получится. Оставайся на месте, Билли, я слышу каждое твое движение.
— Ката…
— Катахронофлогистон. Заткнись, Билли. Скоро все закончится.
Билли съежился. Именно он подал Варди эту идею. Пророчество запустило само себя. Оно опутало и его, и Дейна, и их друзей, потому что они обратили на себя его внимание, будто оно было болезнью, патологической машиной. Билли мысленно проклял его. Это было то, с чем боролся ангел памяти: неизбежность, сражавшаяся за право стать реальной. Пока чему-то суждено исполниться, судьбу не волнует, чему именно. Раздался звон: это филакс подскочил вверх и ударился крошечным черепом о внутреннюю стенку сосуда, который стал его тюрьмой.
Опять послышался шум от телепортации. Тени и отражения сместились. Архитевтис в своем аквариуме вернулся на то место, откуда был украден. Билли уставился в ту сторону. Безглазое создание тоже, казалось, пытается взглянуть на него, выгибая щупальца, как зомби. «Что за черт?» — подумал Билли.
— Вы вернули его к жизни? — спросил Варди. — Для чего?
— Варди, пожалуйста, не надо. Это не сработает, ни за что не сработает. Все кончено, Варди, и твой старый бог пропал.
— Может, и нет. — (От стола Варди доносилось гудение пламени.) — Сработает. Может, и нет. А может, и да. Ты прав, он действительно пропал, мой бог, и я не могу простить этого трусливому ублюдку. Ну да кто не рискует, и тэ дэ.
— Вы действительно думаете, что они так сильны? Эти символы?
Билли пополз дальше.
— Это все вопрос убеждения, как ты, возможно, уже понял. Предоставления доказательств. Вот почему я не слишком беспокоился о Гризе. Это с ним вы разбирались? Ну, с такой категориальной ошибкой, как в его плане… — Он покачал головой; Билли задумался, как давно Варди предвидел, что и как мыслил Гризамент. — Ладно, все началось с этого. С этого начался спор.
Билли подполз к подлинным целям временн о го огня, к реальному предмету хищного пророчества, — спрут был вовлечен в события только из-за близости к ним. То были самые обычные экспонаты среди прочих, такие же образцовые и парадигматические, помещавшиеся в невзрачном шкафу. Несколько законсервированных животных, которых Дарвин привез из путешествия на «Бигле».
Это было огненной перезагрузкой. Загрузкой нового мира.
Билли вспомнил о меланхолии Варди, о его ярости, о том, что когда-то сказала Коллингсвуд. Она была права. Трагедией Варди стало поражение его веры, не выдержавшей доказательств, и этой веры ему с тех пор не хватало. Он не был креационистом, больше не был, уже много лет. И это оказалось для него невыносимым. Он желал только одного: чтобы его бывшая неправота оказалась истиной.
Варди не хотел искоренять идею эволюции: он хотел перемотать время на тот момент, когда ее не существовало. А за эволюцией — этим ключом, первотолчком, источником — последовало все остальное: скучное, вялое, вульгарное, ограниченное безбожие, абсолютно ничего в себе не содержавшее, кроме своей невыносимой истинности.
Профессор был убежден — и пытался внушить свое убеждение городу и истории, — что все это заключалось в выставленных здесь экспонатах, в этих выцветших, давно законсервированных животных. Вот где истоки эволюции! Чем была бы она, если бы люди ее не заметили? Ничем. Даже не малозначащей деталью. Разглядев ее, Дарвин вызвал ее к жизни, и получилось, что эволюция имела место всегда. Эти образцы с «Бигля» были переполнены смыслом.