Крамола. Книга 2
Шрифт:
Доктор взобрался на невысокий холм и заметил вдалеке лесной прогал, как если бы там текла река. Просека достигала его и там обрывалась. Он прибавил шагу и скоро очутился на берегу узкого овражного истока, по которому журчал ручей. Придерживая полы пальто, он спустился вниз и напился, черпая воду ладонью. Выбившаяся из недр вода хранила земной холод и чистоту, напоминая этим освященную крещенскую воду. Доктор вынул платок, промокнул усы, бородку и глянул вверх…
Возле оставленного на берегу саквояжа стоял мужик с винтовкой наперевес и, жуя калач, купленный доктором в Есаульске, манил рукой. Доктор
— Иди сюда, — позвал мужик с набитым ртом. — Кто такой?
Доктор выбрался на берег, отряхнул руки, неопределенно пожал плечами.
— Человек…
— Вижу, что не птица, — мужик поставил винтовку, сунул калач в карман драного полушубка. — Куда шел?
— В Березино…
— Ремень есть? — деловито спросил мужик. — На чем штаны носишь?
Доктор прижал руки к пояснице, отрицательно мотнул головой.
— У меня подтяжки…
— Сымай, сгодятся.
Нетвердыми руками доктор отстегнул пуговицы, вытащил подтяжки из-под жилета. Мужик отставил винтовку, взял их и, приказав стоять смирно, начал вязать руки. Завязал крепко, со знанием дела, вложил в ладонь ручку саквояжа и крикнул в небо:
— Ленька-а!
Откуда-то сверху, наверное, с наклоненной сосны слетел парень, в длиннополой шинели без хлястика и с винтовкой со штыком, попросил:
— Дай калачика?
Мужик молча добыл из кармана кусок калача, подал Леньке.
— Проводи вот гражданина… Да, смотри, живого, не играйся.
Доктор вдруг опомнился, потянулся к мужику.
— Мне нужно спешить! Понимаете?.. Я обещал вознице, он ждет на дороге. Пожалуйста, не задерживайте меня.
— Как же тебя не задерживать, когда ты границу нарушил? — удивился мужик и откусил калача. — Топай давай, подождет твой возница.
— Какую границу? О чем вы?
— Чего прикинулся-то?.. — недобро заметил мужик. — Границу Партизанской Республики красных воинов нарушил. Какую…
— Ну, иди, грешный, — велел Ленька и поднял винтовку. — Ступай по бережку, да смотри не оглядывайся. Иди, будто на Суд Божий.
Доктор послушно двинулся вдоль оврага по едва заметной под прошлогодней листвой тропинке. Солнце высвободилось из тумана, светило в лицо, играла в его лучах свежая зелень, щебетали над головой птицы, и все — засека, люди с винтовками и связанные руки — казалось неприятным болезненным сном. Краем глаза доктор видел, как конвоир Ленька срывает медуницу и, не содрав кожицы, пихает в рот, чавкает, хрупает стебли вместе с цветами и покряхтывает от удовольствия. Так они прошли с полверсты, и доктор наконец решился заговорить.
— Куда же вы ведете меня, любезный? — спросил он, не оборачиваясь.
— Ишь ты! — удивился Ленька и перестал жевать. — Я его под ружьем веду, а он — любезный!.. Может, на небо веду, дак все равно любезный?
— Если на небо, так вы не просто любезный, — попытался пошутить доктор. — Вы — ангел.
— Ангел! — отчего-то возмутился Ленька. — Я давно уже не ангел, а архангел!
— Простите, архангел… — поправился доктор. — Куда же вы меня?..
Ленька забежал вперед и вдруг сунул в рот доктора мясистый стебель медуницы.
— Жуй! Жуй, говорю!
Пришлось съесть медуницу. Во рту стало терпко и сладко. Ленька удовлетворенно хмыкнул, взял винтовку на ремень.
— А ты не шпион? Не лазутчик?
— Нет, я доктор, лекарь, — пояснил доктор. — Шел в Березине Там жили мои родственники. Может быть, знаете, Березины?
— Березины? Как не знаю? Знаю! — засмеялся Ленька. — Токо я их всех уж прибрал да на небо отправил.
— То есть как? — насторожился доктор.
— Да так, сопроводил на тот свет да и все. Один токо и остался, ходит еще где-то, живет, — в голосе Леньки послышалось недовольство. — Как Бог кликнет, так и его доставлю.
Доктор поднял глаза и впервые столкнулся взглядом со своим конвоиром. Захотелось защититься рукой, но руки связаны…
Ленька же беззаботно сорвал длинный стебель черемши, понюхал его и стал есть. Тропка вдруг резко отвернула от оврага и потянула в глубь леса. Доктор на мгновение замешкался и все-таки ступил на тропу, хотя ожидал услышать от конвоира команды идти берегом.
— Вишь, и тебя Бог пока не зовет, — заметил Ленька. — Знамо дело, нужон еще, срок не вышел. Которых зовет, дак тех оврагом тянет идти.
«Что это? — вдруг подумал доктор. — А он и вправду архангел! В облике человеческом… Какие глаза… Спас — ярое око…»
Он откашлялся, чувствуя, как пересыхает в горле, и неуверенно начал:
— Послушайте, а вы уверены, что Березиных не осталось?..
— Чего это ты мне выкаешь-то? — неожиданно рассердился Ленька. — Невзлюбил, что ли? Не по нутру я тебе?
— Нет-нет, я люблю… люблю тебя, — переборов язык свой, выдавил доктор. Ленька расхохотался и присел среди тропы.
— Ой!.. До чего ж трусливый народ! Слова поперек не скажет!.. Люблю!.. Да любить-то бабу токо можно! И Боженьку!
Он ползал на четвереньках по земле и надрывался от смеха. Винтовка спала с плеча и валялась в прошлогодней траве; можно было бежать, но доктор стоял, прислонившись плечом к березе и со знобящим чувством вслушивался в нездоровый хохот.
Наконец конвоир со стоном и вздохами поднялся на ноги, подобрал винтовку и, волоча ее за штык, продолжал всхохатывать, пугал птиц и сотрясал вечереющее небо. Доктор шагал впереди и уже боялся что-либо спрашивать. Тем более, лес постепенно разредился, потянулись старые вырубки и сквозь полуголые кроны берез отчетливо проступил холм с остатками жилища. Тропа под ногами незаметно превратилась в дорогу со старыми тележными колеями и скоро, вывернувшись из молодняка, круто пошла в гору. На холме возле полуразрушенной печи стояла сторожевая вышка, сколоченная из жердей, а на ее площадке, под берестяным грибком, стоял человек и смотрел в бинокль. Заметив пришедших, он склонился над перилами.
— Кого поймали?
— Да родня, говорит, березинская! — откликнулся Ленька.
— Да ну?! — изумился сторож. — Быть такого не может!
— Я тоже думаю, — согласился Ленька. — Врет. Не похожий он на березинских, хоть и говорит, что любит. Любят-то не та-ак!
— Ну, волоки его в штаб, — посоветовал сторож. — Похоже, лазутчик переодетый.
— Батька-то тама?
— Да вроде не проскакивал никуды!
— Айда, грешный, — Ленька вскинул винтовку. — Батя мой все по душе решает да по совету моему. Ежели ты не шпион и не колчаковец переодетый — помилует. Он уже двух недавно помиловал, отпустил.