Крапленая
Шрифт:
Меньше всего Катя была расположена к светской болтовне. Но показаться невоспитанной и нелюбезной ей не хотелось. Отчужденно улыбаясь, она односложно отвечала на вопросы, не задавая встречных, пока, наконец, Том не толкнул легонько жену локтем, и та от нее не отстала. К счастью, залетная пара спешила, сообщив, что по программе у них на сегодня Адмиралтейская набережная, Чернавский мост, Зоосад и Театр кукол на закуску.
Когда американцы, непрерывно чирикая как пара городских воробьев, выпорхнули из трапезной, Катя, облегченно вздохнув, сказала хозяйке:
– У меня к вам просьба, тетя Аня: Я предпочитаю столоваться в гордом одиночестве. Не переношу бессмысленную болтовню.
– А у меня уже на кончике языка было к вам другое предложение, - огорчилась хозяйка. – Вы так свободно говорите по-английски...
– И по-французски тоже. Что с того?
– О-о! Еще и по-французски! Да вы находка для меня! Мне позарез нужна помощница... компаньонка, если хотите – интеллигентная, приятной наружности, знающая языки. То есть именно такая, как вы, Галина. Мой отель приобретает все большую популярность. У меня любят останавливаться иностранцы. Их привлекает русский колорит. А я с ними двух слов сказать не могу. Good morning да Good evening, ну, может, еще Welcome. Вот и весь мой набор.
Катя собралась было ответить резким отказом, но передумала, решив, что лучше держать хозяйку на коротком поводке, чем сразу отталкивать ее.
– Обещать ничего не могу. Я подумаю над вашим предложением, – ответила она уклончиво и поднялась. – Спасибо. Давно так вкусно не ела.
– Обед будет еще вкуснее. – Хозяйка расплылась в довольной улыбке. – Дневная трапеза у нас с трех до пяти.
– Обязательно буду. Я могу забрать свой паспорт?
– О да, разумеется! Проклятый склероз. Пойдемте со мной к конторке. Кстати, как долго вы намерены у нас гостить?
– Это зависит от разнообразия и качества ваших блюд, - улыбнулась Катя. – Если как сейчас, боюсь, я вообще от вас не уеду.
– Галочка, так именно к этому я и стремлюсь! Да я буду лезть из кожи вон, чтобы угодить вам!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Почти неделю Катя провела в отеле мадам Анны. Она вкусно и много ела, долго спала, гуляла по тихим улицам родного Воронежа и, к великому удовольствию хозяйки, общалась с ее постояльцами, не знавшими русского языка. Но, конечно же, не только комфорт и хозяйкина стряпня удерживали Катю в этом мещанском гнездышке. Она выжидала. И, наконец, сочтя, что времени прошло достаточно, набрала номер домашнего телефона Любы.
Та не сразу узнала ее, а узнав, очень удивилась:
– Чего это ради, столько лет спустя, ты вдруг вспомнила обо мне? Ты здесь, в Воронеже?
– Я звоню из Москвы. Чего ради? Ностальгия. Приятных воспоминаний, конечно, раз два и обчелся. Но, должно быть возраст такой... Как ни как за полжизни перевалило. А вспомнить-то особенно и нечего.
– Как живешь, Катька? Чем занимаешься?
– Живу. Как все. Работаю. Тоже как все. А ты?
– Двое детей у меня – девочки. Муж ничего. Правда, попивает. Работа хорошая. Вот только...
– Что «только»? – тут же сделала стойку Катя.
– Я работаю у Марика, в его Салоне модной одежды.
– Ну? Так это ж здорово!
Видно, слишком неспокойно было у Любы на душе. Скорее всего, ни о чем другом сейчас она просто не могла говорить.
– Да. Было действительно здорово.Спокойно, культурно, интеллигентно. С Мариком полное взаимопонимание. А тут вдруг сваливается мне на голову фифочка из вашей чертовой Москвы, закручивает мозги нам. Марик на ее приманку клюнул. Да и я, признаться, тоже. А она оказалась аферисткой. Что там промеж них произошло, я не очень в курсе, знаю только, что фифу ту будто ветром сдуло, а на Марике лица нет. Ходит, как в воду опущенный. Я даже боюсь, не наложил бы на себя руки.
– Так влюбился в нее что ли? – допытывалась Катя.
– А кто ж их разберет. Знаю только, что Аделина забрала детей и ушла к матери. Мы ведь с ней на одной площадке жили. Я, по-соседски, по-дружески, пыталась ее образумить. Куда там. Сидит, словно изо льда отлитая, глаза застывшие, смотреть страшно. Я, говорит, вдова отныне, поскольку мужа своего заживо похоронила. Представляешь, страсти какие. А ведь они уже сколько лет душа в душу жили. Мы их всем в пример ставили.
– Это чем же он ей так сильно насолил?
– Кой-какие догадки, конечно, у меня есть. Но не хочу об этом говорить. Как ни как, он мой шеф и однокашник.
– Так может еще все образуется?
– Боюсь что нет. Я вчера была у него. Не узнать Марика. Щетиной оброс. И даже, знаешь, вдруг поседел. Ходит, как маятник, без передышки –туда-сюда, туда-сюда. Или сидит, уставившись в пустоту, и твердит, как попугай: «Уеду к родителям в Израиль». Так что, Катя, сижу, дрожу. Уж очень не хотелось бы работы лишиться. Да видно все к этому идет. Ладно. Ты о себе расскажи. Как дела твои?
– Превосходно. Вышла замуж. За французского дипломата. На днях уезжаем на пять лет в Австралию.
– С ума сойти!.. – с недоверием в голосе пробормотала Люба, конечно тотчас представив себе лопоухое, безгрудое убожество по кличке «Кузнечик». – Наверное, он намного старше тебя?
– Ну что ты. Мы с ним ровесники. Красавец! Высокий. Брюнет. В посольстве на приемах все сотрудницы на него пялятся. А он их, представь, даже не замечает. Разодел меня, как куклу – меха, драгоценности. На день рождения перламутровую «Ауди» подарил. Приходится учиться водить. Оказывается, самой сидеть за рулем гораздо приятнее, чем когда рядом постоянно торчит его шофер.
– Рада за тебя. – Как ни старалась Люба, естественности и искренности в голосе не получалось.– В наши края не собираетесь? Хотелось бы взглянуть на вас обоих.
– А как же. Перед отъездом в Сидней обязательно заскочим с мамой попрощаться.
– Кстати о твоей маме! – вспомнила вдруг Люба. – Мы с ней постоянно сталкиваемся в нашем супермаркете. А вот последние несколько дней я ее что-то не вижу. Не заболела ли. Я даже вчера или позавчера позвонила ей узнать, не надо ли чего. Никто почему-то не ответил. Хотела забежать к ней и, честно говоря, забыла. Я сама такая расстроенная хожу из-за нашего салона, все из рук валится, ничего делать не могу. Шутка ли, без работы остаюсь. Но, если хочешь, схожу.