Крапленая
Шрифт:
– А волосы зачем перекрасила? – не слушая ее, продолжала удивляться мать.
– На маскарад что ли собралась?
Поняв, что ее не обманешь, не переубедишь, Катя, наконец, сдалась и устало плюхнулась в кресло, широко раскинув ноги, как она это делала в детстве.
– Ладно, мать. Твоя взяла. А мне так хотелось, чтобы ты меня не признала. Хоть скажи, только честно, как я тебе?
– Да слов нет – красотка! Смотрю и глазам не верю. Совсем другой человек. Неужели пластика?
– Ага. А зубы видала? – Катя оскалилась.
– С ума сойти. – Мать лишь головой качала. – В пору в артистки идти. Это ж наверное кучу денег стоило. Где ты взяла столько?
– Заработала. Ты мне лучше объясни, как ты меня вычислила.
– Такого глупого вопроса я от тебя не ожидала. Да хотя бы по звонку.
– По звонку???
– Ну да. Ты с детства так звонишь.
– Как, так?
– Не знаю... Нетерпеливо. Требовательно. Напористо. Одним словом, только ты так и звонишь. И вообще. Вот когда сама матерью станешь, тогда и поймешь, можно ли не узнать собственного ребенка, кем бы он не вырядился, как бы себя не переделал. Да я тебя и с закрытыми глазами почувствую – по дыханию, по шагам... по флюидам, исходящим от тебя.
– Выходит, что и другие узнать могут? – огорчилась Катя.
– Насчет других не знаю. Но любящий тебя человек обязательно узнает.
Катя облегченно вздохнула:
– Значит, можно не волноваться. Поскольку меня никто не любит.
– Так ведь и ты ж никого не любишь, дочка. А жизнь штука суровая. Просто так никто ничего не получает.
– Глупости. Одни за просто так рождаются красивыми или богатыми, и все им само собой... как приданое от Бога – на блюдечке. А другим – шиш на постном масле.
– А откуда ты знаешь, что «за просто так»? Может они это своей предыдущей жизнью заслужили.
– Не верю я ни в какие реинкарнации. Всё это люди Богу в оправдание выдумали, чтобы объяснить себе и другим свои неудачи, несчастья, болезни или, того хуже, гибель детей, не успевших еще ни перед кем провиниться. У каждого есть только одна жизнь. Одно тело. Одна душа, которая умирает вместе с телом. И всего, чего хочешь, нужно добиваться здесь и сейчас. В этой единственной жизни.
– Значит, и в Бога не веришь.
– Значит, не верю. А чего ради я должна в него верить? За какие грехи он меня такой внешностью наградил? Что я ему сделала?
– Может карма у тебя такая. Может тебе испытание было дано, во искупление своих прошлых грехов...
– Даром что язык-то без костей. Напридумывать можно, что угодно. Подо все базу подвести. А там поди разберись, что так, а что не так. Расскажи мне лучше, как поживают мои одноклассники. Кто по-прежнему в родной дыре прозябает, кто в большой мир подался?
– Обо всех рассказывать долго. Да и, насколько я понимаю, тебя только один человек интересует – Марик. Он здесь. Свое дело открыл в центре города, рядом с Петровским сквером. Салон мод с броским названием «Аделина». Продает дорогую фирменную одежду.
«Аделина... Аделина, - мучительно пыталась припомнить Катя, откуда она знает это имя, где и когда с ним сталкивалась. – Ну конечно!
– осенило ее. – Соседка Любы, с которой он тогда весь вечер простоял у окна!
– Что еще ты о нем знаешь?
– Его родители и сестры укатили в Израиль, а он наотрез отказался. У него семья. Двое детей – мальчик и девочка. Говорят, прекрасный семьянин. Обожает свою жену. Это ее именем он назвал салон. Надеюсь, ты давно уже выкинула его из головы? Подростковая влюбленность... она быстро проходит. Слушай, а где твои вещи? – спохватилась мать. – Ведь не с одной же сумочкой ты из Москвы прилетела.
– Вещи в гостинице. А к тебе я вроде как в гости пришла.
– Час от часу не легче.
– Не обижайся, мама. Так надо. Не хочу тебе проблемы создавать. Не исключено, что кое-кто станет меня разыскивать.
– Так ведь уже искали.
– Как!? Когда!?
Помрачнев, мать опустилась напротив дочери на стул:
– Месяца три назад заявились вдруг два типа и, как на допросе, начали про тебя выспрашивать: как давно ты ко мне приезжала, не прячу ли я тебя. Если да, то где. Обыскали весь дом. По листочку просмотрели мои записные книжки, блокноты, каждую бумажку у телефона. Видно твои координаты хотели найти. Потом ко мне с ножом к горлу пристали, чтоб место пребывания твое указала. Грозились убить если не скажу. Все никак не могли поверить, что я не знаю... Что ты им сделала, дочка? Чем так насолила? Впрочем теперь, увидев тебя, я и сама могу догадаться.
Катя сразу заспешила:
– Я же говорила, что мне тут оставаться ни к чему. Если что, ты меня не видела. В Воронеже я не появлялась. Можешь сказать, что звонила тебе пару раз... из-за границы. – Заметив тревогу в глазах матери, она поспешила добавить: - Это я так, на всякий случай. Не волнуйся, никто сюда больше не сунется.
– Так я ж не за себя, за тебя беспокоюсь. А если найдут?
– А как? Где та прежняя Катя? Это только ты у меня такая прозорливая. Вон, ни одна бабка во дворе не признала.
– Ой, дочка. Я ж теперь по ночам спать не смогу.
– Все будет хорошо, вот увидишь. Ты потерпи еще немного. Я задумала в Москве новую большую квартиру купить.И тогда сразу тебя к себе перевезу. Хватит, сколько ты тут одна куковала.
– Правда?! – просияла женщина, сразу помолодев лет на десять.
У Кати до этого дня и в мыслях не было забирать мать в Москву. Она свыклась с мыслью, что ненавидит ее. Но что-то вдруг перевернулось внутри. Завеса злобы, застилавшая ей глаза, немного рассеялась, и она увидела, как несчастна ее мать в своем беспросветном одиночестве и что нет у нее человека ближе и роднее дочери.
– Как долго ты здесь пробудешь?
– Я пока здесь. Надо кое-какие хвосты прошлого подчистить. Обещаю, что не повидав тебя не уеду.
– Ох, дочка, не оступись. Падать легко. Подниматься трудно.
– Уже оступилась, - усмехнулась Катя.– Враки все это. Самое трудное – упасть. Упасть в первый раз. А дальше все, как у птицы феникс – сгори до тла и снова возродись. И так до бесконечности... Ну пока. Не ищи меня. И не забудь, никому ни слова о том, что видела меня, и уж тем более о том, какой ты меня видела. Я сама буду тебе звонить.