Крапленая
Шрифт:
– Если я правильно понял, ваш муж собирается использовать вас в качестве подсадной утки–шпионки.
– Ну-у, это вы круто завернули. – Катя жеманно пожала плечиком. – Но, если честно, я сама над этим думала. И мне, признаться, моя будущая роль вовсе не улыбается. Я даже почти пожалела, что вышла за него замуж.
– Боюсь, вы обратились не по адресу... мадам Гриллон. Я...
– Жить вы будете вместе с нами, на нашей вилле, - не слушая его, продолжала Катя. – Вы будете сопровождать меня на банкетах и приемах, в ресторанах, театрах и на прогулках. Муж постоянно в делах и разъездах, а вы будете всегда подле меня. – Она многообещающе улыбнулась.
– Разумеется, вы сможете иметь свободное время для ваших личных нужд, когда пожелаете. Ваша машина, ваш гардероб, который мы вместе с вами подберем в лучших «домах» Парижа, и все прочее будут оплачиваться мужем. Ваше ежемесячное жалование, из которого за время пребывания во Франции вы не потратите ни су, будет эквивалентно вашей годовой зарплате в МГУ. При возвращении в Москву, помимо счета в банке, вы увезете с собой свой гардероб и машину. Таковы вкратце основные условия контракта. Устроят они вас или нет, решайте сами. Я даю вам сутки на размышления, на то, чтобы вы обсудили мое предложение в семье или – с кем сочтете нужным. Как вы понимаете, в случае отказа найти вам замену мне не составит труда. Но я приехала сюда из Парижа именно за вами. – Она откинула магнитную защелку с похожей на папку сумочки и вытащила заранее заготовленный ею «документ». – Это контракт, составленный нотариусом по всем правилам между мной и вами. Все детали нашего возможного соглашения здесь подробно изложены и не хватает только вашей подписи. Не спешите говорить «нет». Вот моя визитка. Я записала на ней номер телефона гостиницы, в которой остановилась. Завтра с двенадцати до часа дня я буду ждать вашего звонка.
Катя грациозно поднялась и, милостиво позволив ему поцеловать просвет между перчаткой и рукавом, покинула кабинет ректора. На следующий день ровно в полдень в номере Кати раздался звонок.
– Мадам Гриллон? Это Гжецких. Я согласен.
А неделей позже Катя увозила своего бывшего преподавателя в двух-местном купе скорого поезда, следовавшего по маршруту Москва-Париж.
– Вы не считаете, что самолетом мы добрались бы значительно быстрее? – не скрывая недоумения, заметил Пал Палыч, устраиваясь на узком диванчике.
– Видишь ли, Павел... Кстати, ты не возражаешь, если я буду называть тебя по имени? Отчества оставим для России. Так вот, Павел, однажды я летела на самолете и чудом осталась жива. Потеряв управление, самолет едва не свалился на острые пики скал. Представь себе картину: паника, сумятица в салоне, душераздирающие вопли... и гробовая тишина в ожидании рокового удара. Это было ужасно. С тех пор я дала себе зарок не путешествовать по воздуху. Я должна всегда чувствовать твердую почву под собой. И потом... – Она игриво посмотрела на собеседника. – У нас будет возможность получше узнать друг друга. Нигде люди так не открывают свои мысли и души, как в поезде.
– Что ж, познакомиться поближе действительно не помешает, если нам предстоит провести целый год бок о бок. Вы хотите, графиня, чтобы я тоже называл вас просто Кэтрин?
– Конечно. Чем проще, тем лучше.
Они много говорили, смеялись, шутили, балагурили. Пал Палыч ощущал небывалый прилив сил и радостное возбуждение. Его однообразная рутинная жизнь, как по мановению волшебной палочки, обещала стать насыщенной, феерически яркой. Он поселится в богатом особняке, будет жить в полном достатке и в светских развлечениях, ни о чем не думая, рядом с молоденькой титулованой бабенкой. И за все эти удовольствия получит кругленькую сумму в иностранной валюте и иномарку впридачу, которую его обучат водить. А ведь ему уже начинало казаться, что мечта иметь собственную машину никогда не сбудется.
Были, разумеется, и омрачающие радость обстоятельства, сопутствовав-шие его отъезду.Жена, хоть и понимала, что было бы глупо упустить внезапно свалившийся с неба шанс вырваться, наконец, из полубедного существования, но отнюдь не выражала восторгов по поводу его отъезда на столь долгий срок. А что как он не захочет потом вернуться? Времена-то нынче такие, что постсоветские граждане, используя любую возможность, любую щель и лазейку, табунами перетекают за границу. Но главная проблема заключалась не в жене. У Пал Палыча состоялся неприятный разговор с ректором, без обиняков заявившим, что не намерен ждать год, сохраняя за ним ставку.
«Вы прекрасно знаете, милейший, сколько желающих на ваше место, - сказал он. – Завтра же нам придется объявить конкурс. Сожалею, но я совсем не уверен, что по возвращении вам удастся к нам вернуться.»
Пал Палыч не смог уснуть до утра, взвешивая все «за» и «против». Конечно, быть деканом МГУ – почетно и престижно, но, увы, не слишком сытно. Поэтому упускать такой шанс ему уж очень не хотелось, даже если по возвращении он окажется безработным. В крайнем случае, размышлял он, всегда можно будет потом устроиться в каком-нибудь частном учебном заведении. Для этого потребуется время. Но кругленькая сумма в банке поможет ему неспеша подыскать себе новое место. К тому же год, прожитый в Париже, значительно повысит его собственные языковые горизонты и педагогический рейтинг. Так что он еще сможет и диктовать свои условия.
Пал Палыч широко улыбнулся Кэтрин, украдкой наблюдавшей за ним.
– Расскажи мне о своем муже. Какой он? Злой? Добрый? Умный? Глупый? Скупой? Щедрый?
– Он – богатый.
Пал Палыч рассмеялся.
– Одним словом ты ответила сразу на все вопросы.
– А ты расскажи мне про свою жену, - потребовала Катя. – Ты любишь ее?
– Смешно говорить про любовь, когда прожито вместе уже 16 безумно долгих лет. Все давно уже перешло в привычку, в обязанность, а то и в повинность. А так иногда хочется, чтобы в открытую форточку ворвался свежий космический ветер. Вот как сейчас!
– Космический, говоришь? – прищурясь, переспросила Катя. – Ты забыл, какая температура в космосе? Мне с детства врезался в память один эпизод из какой-то фантастической повести: Девушка на космическом корабле решила покончить жизнь самоубийством. Она вышла в открытый Космос и расстегнула скафандр. Ее тело мгновенно превратилось в слиток льда. Когда возлюбленный схватил ее, она рассыпалась в его руках. Так что бойся космической свежести. Она иногда убивает.
До позднего вечера и весь следующий день они говорили без умолку. Шутили, смеялись, делились сокровенным, пили дорогое французское вино в вагоне-ресторане, разумеется за счет Кати.
– Я знаю, что ты преподаешь в МГУ уже много лет, - заглядывая Павлу в глаза, сказала Катя. – Значит пришел туда совсем молодым. И конечно же студентки влюблялись в тебя.
– Всякое бывало, - уклончиво ответил он.
– А все же? Припомни какой-нибудь, особо выдающийся случай, - настаивала она, накрыв ладонью его руку.
В памяти Пал Палыча всплыла не одна, а сразу несколько историй, в которых он, увы, был далеко не на высоте, используя преимущества и ореол педагога, чтобы добиться желаемого. Молоденькие студентки сами летели на него, как бабочки на свет, обжигая себе не только крылышки, но и души. Но ведь не станет же он перед своей новой работодательницей, к тому же явно положившей на него глаз – а он это нутром чувствовал – выставлять себя в невыгодном свете.
Впрочем кое-что он мог бы рассказать ей, не роняя себя в ее глазах как педагог и мужчина.
– Молоденьким девушкам, видимо, свойственно боготворить своих педагогов, влюбляться в них. Моя бедная жена каждую неделю спускает в мусоропровод целые пачки любовных писем от моих студенток. А одна из них перещеголяла всех. – Он принял скорбный вид. – Страшна была, как смертный грех. Лицезреть ее всякий раз в своей аудитории уже было сущим наказанием. Так она еще и вздумала в меня влюбиться. Караулила в коридорах, глядела мне в рот в студенческом кафетерии, так, что кусок застревал поперек горла, на уроках ела меня глазами, провожала меня домой, прячась за чужими спинами. Я делал вид, что ничего не замечаю, старался быть ровным и приветливым с ней, как с прочими студентами. Тогда она, изловив меня после занятий, стала умолять, чтобы я давал ей дополнительные уроки – один на один.