Крапленая
Шрифт:
Войдя во вкус, Катя дополнительно обзавелась еще парой комплектов фальшивых документов, один – на имя российской гражданки, Галины Александровны Черновой, другой – на имя английской, Cindy Swab, протянув и тут одной ей видимую нить в прошлое, поскольку swab означало «швабра».
«Целых четыре паспорта! Перебор, конечно, - усмехнулась про себя Катя. – Не дай Бог, станут обыскивать, наверняка решат, что я шпионка. Ну а если не станут, то черта с два кому-нибудь удастся теперь меня вычислить или найти. Исчезла Екатерина Погодина. Растворилась. Со всеми потрахами. Ищите ветра в поле.» Хотя, пожалуй, прощаться со своим именем было еще рановато. Ей предстояло решить вопрос с московской квартирой. Не бросать же ее на произвол судьбы. А продать квартиру имела право лишь ее законная владелица. На этот случай Катя и заменила в своем прежнем паспорте старую фотографию на новую.
В Брюсселе ей больше было делать нечего, и в тот же день она вылетела в Москву. Подобные переезды, не только из города в город, но и из страны в страну, стали для нее последнее время чем-то привычным, почти будничным. Возможно оттого, что мозги ее были настроены не на путешествия и обзор достопримечательностей, а на последовательность продвижения к намеченной цели. Хотя, если попробовать разобраться честно и откровенно, цели у нее, как таковой, не было вовсе. Мелочное сведение счетов? Но разве можно относиться к этому серьезно? Катя не могла, не хотела признаться себе, что то основное, к чему она так безумно стремилась, уже было осуществлено – там, в клинике. И теперь она, на свое несчастье, просто не знала, что с этим дальше делать. Выяснялось, что мир вовсе не ждал с распростертыми объятиями обновленную и преображенную Катю, что ему на нее было так же наплевать, как и на прежнюю. И в этом была вся трагедия, которую ее мозг просто отказывался принять.
Она остановилась в гостинице «Россия» под своим новым именем, Cindy Swab. Распаковав чемоданы, Катя надела джинсы и трикотажный пуловер, подчеркнуто облегавшие фигуру, чего прежде никогда себе не позволяла. Прежде она носила бесформенные блузоны и юбки, маскирующие недостающие формы. Такая резкая смена стиля в одежде в условиях Москвы призвана была, в первую очередь, работать на главную цель – ни под каким видом никем не быть узнанной.
Пообедав в ресторане гостиницы, Катя спустилась вниз, села в такси, взяв курс от центра в сторону Ленинградского шоссе, то есть к тому месту Москвы, которое привыкла считать своим домом. Ей предстояло провести, как минимум, полчаса в замкнутом пространстве пропахшего бензином и машинным маслом салона. Небритый мужлан-таксист то и дело чертыхался, кляня бесконечные заторы. Водители по-прежнему ездили по Москве так, будто их только что спустили с цепи – не соблюдая ни дорожных, ни общечеловеческих правил, нахрапом прокладывая себе дорогу в людском и автомобильном водовороте. Все это походило на кадры из какого-нибудь сюрреалистического триллера, где автомобили-монстры были охотниками, а беспорядочно снующие пешеходы – их жертвами и мишенью. Перебегая улицы где попало, люди оголтело лезли под колеса, петляя в чадящем, матерящемся гудками на разные голоса потоке машин, выискивая любую лазейку, чтобы перескочить на другую сторону. Водители же, в свою очередь, стремились не только не пропустить ловкачей, но и хорошенько припугнуть их, делая вид, что собираются проутюжить колесами их мозги и кости. В местах особо плотных заторов машины беспардонно выскакивали на тротуары, будто продолжая адскую охоту на двуногих, и, заставляя пешеходов разлетаться в стороны, прижиматься к стенам домов, прокладывали себе путь. При этом никто ни на кого не обижался, воспринимая происходящее как некую данность, с которой, хочешь-не хочешь, нужно мириться.
Расплатившись с четырехколесным монстром на улице Усиевича, за квартал от своего дома, Катя пошла размашестой, свободной походкой, приобретенной в стенах клиники, гордо неся свой бюст. После многолетней привычки сутулиться последнее ей давалось особенно трудно.
Двор как всегда был оккупирован стариками, жадными до общения и свежего воздуха. И немножко – детьми. Мужчины либо «соображали на троих» где-нибудь в укромном уголочке двора, либо резались в домино. Этим ни до кого не было дела. Зато стоглазые бабули зорко и бдительно несли свою бессменную вахту, не оставляя без внимания ни одного обитателя курьируемой ими зоны, ни одного гостя или случайного прохожего.
Катю они, как и всех прочих жильцов, отлично знали – по внешности, по походке, по повадкам. Знали и по голосу, частенько с ней заговаривая. До этого дня у Кати не было особых причин для опасений. Среди встречавшихся ей после клиники людей не было ни одного, кто знал или видел ее раньше. Пройти, оставшись неузнанной, через собственный двор было для нее первым серьезным испытанием.
Демонстрируя раскованность и независимость под устремленными на нее взглядами, она перекинула сумочку с одного плеча на другое и пошла медленнее. Одна из сканирующих ее бабуль, не удержавшись, скрипуче окликнула:
– Кого ищешь, дочка? Спроси, подскажем.
Вопрос требовал ответа. А голосовые связки ей никто не оперировал. Впрочем, голос ее, к счастью, ничем особенным не выделялся, чтобы по нему ее вычислить. Но, на всякий случай, Катя с легким акцентом иностранки сказала:
– Мерси, мадам. Я хорошо знай адрес и найду мой друга сама.
Она физически ощущала, как острые крючки и спицы зрачков вонзались ей во все части тела разом. Бабули просто сгорали от желания узнать, к кому из жителей дома направляется на свидание русскоязычная иностранка. Но экзамен Катя выдержала. Они ее не признали.
Предосторожности ради Катя проехала на лифте на два этажа выше. А потом спустилась на свой этаж по лестнице. Она старалась не шуметь связкой ключей, отпирая двери, однако соседка по этажу, видимо, наблюдавшая за ней в глазок, появилась на площадке прежде, чем Катя успела скрыться в своей квартире.
– А вы кто будете? – подозрительно разглядывая незнакомку, поинтересовалась дородная домохозяйка, докучавшая в свое время Кате бесконечными просьбами одолжить то соль, то сахар, то луковицу.
– Какая вам разница, кто я, - дерзко ответила Катя.
– Как это какая! – взбеленилась та. – Хозяйка этой квартиры не появляется здесь уже пятый месяц. Никто не знает, где она, что с ней и вообще, жива ли. А тут являетесь вы и преспокойно отпираете своим ключом чужую дверь. Что прикажете думать? Я как ни как соседка. Могу и в милицию позвонить.
– Это хорошо, что вы проявляете бдительность. Спасибо вам, - улыбнулась «незнакомка». – Я сестра Кати. Оля.
– Сестра!?. То-то у вас голоса так похожи. А я и не знала, что у нее есть сестра. Впрочем она не любит рассказывать о себе и вообще общительностью не отличается. – Соседка с удвоенным интересом изучала неожиданную гостью. – Надо же. Кто бы мог подумать, что у нашей Катерины такая сестра.
– Какая «такая»?
– Красивая. Статная. Фигуристая. Да это я так. Вы лучше скажите, с ней все в порядке? Куда она запропастилась-то?
– Катя в Воронеже. Наша мама сильно больна. Мы с ней по-очереди у ее постели дежурим. Сейчас вот я приехала в командировку в Москву, она меня и попросила зайти проверить, в порядке ли квартира.
Соседка сделала большие глаза и почему-то заглянула на лестничную клетку. Убедившись, что никто их не подслушивает, громким шепотом сообщила:
– Передай ей, что не в порядке. Много раз уже сюда какие-то типы наведывались. В разное время приходили. Внешне на воров смахивали, хотя одеты были прилично. В костюмах. И вели себя как воры. Своим ключом или отмычкой – мне в глазок-то видно не было – дверь открывали и шмыг внутрь. Подолгу там сидели. Что делали, не знаю, но уходили с пустыми руками. Выходит, и впрямь не грабители. Но тогда что они искали? Драгоценности? Деньги? Да у Катерины их отродясь не было.
– А выглядели как? Не запомнили?
– Два здоровых бугая. Один ввысь. – Женщина выразительно подняла над плечами два стиснутых кулака.
– Другой вширь. – Она обрисовала растопыренными пальцами могучую грудную клетку. – Лиц почти видно не было. Они, когда у двери возились, ко мне все больше задом поворачивались. Да и много ль в глазок разглядишь.
– Спасибо, тетя Варя, - вырвалось у Кати. С волнением слушая рассказ соседки, они совсем забыла про взятую на себя роль.
У той даже рот раскрылся от удивления: