Красавчик Саша
Шрифт:
Михаил Умпольский, проф.
Алик Жульковский, проф.
24 марта 2011 года
г. Нью-Йорк
23 июля 1934 года
Замок Лувсьенн
Февральская революция 1934 года, столь долго ожидаемая, к моему ужасу, провалилась (а вернее, ее эти мерзавцы злодейски удушили).
Друг же мой, верный единомышленник и неизменный помощник — экс-префект Парижа Жан Кьяпп, был и вовсе отправлен далеко за пределы Франции — и не куда-нибудь, а в Африку, с глаз долой. Вот так-то, господа!
Столь страшного, столь оглушительного, столь позорного поражения, кажется, я — признаюсь — никогда еще в своей жизни не испытывал.
А между прочим, начиналось все так легко, красиво и многообещающе. И ведь все получалось, все шло как по маслу до тех жутких февральских событий, повернувших вдруг наше движение вспять.
Но прежде, чем говорить о февральских событий 1934 года, мне необходимо сделать несколько признаний касательно Саши Стависского.
Неожиданное восхождение Саши обычно принято представлять таким образом: в 1925 году он вышел из тюрьмы, женился, сменил фамилию, превратившись в господина Сержа Александра, и мелкий жулик, смыватель чеков, как по мановению волшебной палочки, вдруг превратился в великого, несравненного афериста, дела которого вкупе со сверхстильным образом жизни потрясли всю Францию.
В эту сказку о великом аферисте практически все у нас поверили, хотя многие прекраснейшим образом были осведомлены, что «красавчик Саша» — симпатичнейший парень, обладатель поразительного шарма, который неотразимо действовал на женщин, но вместе с тем он не более чем дурачок, не имеющий сколько-нибудь серьезного образования и совершенно НИЧЕГО не смыслящий в финансах, в наисложнейшей изнанке банковской деятельности.
И тем не менее, Франция почему-то поверила. Ну и слава богу. Меня это более чем устраивало.
Ангелом-хранителем Стависского до определенного времени был я, имевший в числе своих ближайших друзей префекта Парижа — самого Жана Кьяппа. Вообще, ежели б не я, то Кьяпп никогда не получил бы место префекта. Вот Саша и стал неуязвимым.
Шапочно я Стависского знал давно (мы оба посещали ночной клуб «Империал»), но в 1925 году, выйдя из тюрьмы, он явился ко мне и стал просить совета, как же ему быть дальше. И мы заключили следующее соглашение. Вот в чем его подлинный смысл.
Я составляю план больших афер и охраняю Сашу от полиции, а он зато демонстративно держится на поверхности, принимая, так сказать, основной удар на себя. Играет в великого афериста и шикарно по-королевски живет, львиную часть выручки, однако, тайно представляя мне.
И Саша стал всего лишь эффектным прикрытием моих чрезвычайно рискованных финансовых проектов. Да! Да! Именно так все и было! Сам он ничего придумать был не способен и фактически остался ловким смывателем чеков!
И грандиозную аферу с байоннским ломбардом и банком «Муниципальный кредит» разработал опять-таки именно я со всею своею корсиканской компанией (Кьяпп и Поццо ди Борго).
Мы продумали, кстати, и грандиозный последующий скандал, который должен был потрясти всю Францию. Я заранее решил, чтобы Сашу уже «сдать» полиции, что неминуемо приведет к падению правительства радикалов — этого как раз мне и надо было позарез. Через Стависского я намеревался потопить всех наших социалиствующих политиков.
Все так и шло, по намеченному мною руслу. Скандал и в самом деле разгорелся невероятный. Радикалы были решительно опозорены, и власть сама как будто шла к нам в руки. Казалось, дело теперь за малым.
Гибель Стависского (Саша был избран мною на роль своего рода жертвенного агнца) не заглушила, как очень даже надеялись власть придержащие, а наоборот, максимально укрупнила и усилила скандал. На это я как раз и рассчитывал.
Но тут все вдруг неожиданно рухнуло. Скандал-то разгорелся, радикалы ушли, но власть нам так и не досталась. В кровавой бойне на площади и мосту Конкорд мы решительно и позорно проиграли, хотя поначалу действовали весьма браво.
Но кто же мог предполагать, что правительством будет проявлена столь неслыханная и совсем не демократическая жестокость? Да, такое даже в голову не могло прийти.
Наши, в обход всех правовых норм, были безжалостно расстреляны колонной полицейских на мотоциклах. Подобного исхода я никак не мог предположить. В общем, грош цена хваленой нашей «демократии»! На что пошли — гады, а! На настоящий расстрел мирной демонстрации!
А парижские власти, бессовестнейшим образом покрывая полицейских-убийц, кстати, потом трусливо и подло занизили число жертв. Так называемые демократы пошли, так сказать, на обман французского и мирового общественного мнения.
На самом-то деле — я знаю это абсолютно доподлинно — на мосту и площади Конкорд погибло аж двадцать человек и целых полторы тысячи (!) получили ранения, и зачастую это были очень тяжелые ранения. Почти все погибшие, между прочим, принадлежали, увы, как раз к лиге «Огненные кресты». Кроме того, на мосту и площади Конкорд было арестовано не менее пятисот наших активистов.
Так что если кто и пострадал, так это персонально я, ведь «Огненные кресты» — это, можно сказать, моя гвардия.
Была совершена самая настоящая расправа, ей нет и не будет никогда никакого оправдания.
Но еще и следующие несколько дней по всему Парижу происходили стычки с полицией. Последняя действовала против наших (во время этих потасовок к «Огненным крестам» присоединились лицеисты и студенты, а также лавочники, гарсоны и корсиканцы — люди бывшего префекта Кьяппа) так же жестоко, как и 6 февраля на площади и на мосту Конкорд. Так что разгром правых сил не был ограничен одной единичной акцией.
Поистине ужасно, но кровь человеческая орошала в те несчастные дни улицы хмурого зимнего Парижа. И я знаю, на ком, в первую очередь, лежит кровь моих мальчиков из «Оненных крестов». Приказ стрелять отдал не кто иной, как Эуген Фро, новоиспеченный министр внутренних дел, который был великой надеждой наших несчастных либералов. Это он и есть главный убийца.
Конечно, блистательную карьеру свою кровавым шестым февраля Фро окончательно запорол, — да что с того?! Погибших-то ведь не вернешь!
А какие ребята были! Лихие, дерзкие, искренно и сильно желавшие покончить с насквозь прогнившей демократией! И ведь в них вложили очень даже нешуточные суммы! Все вдруг оказалось выброшенным на ветер.
Мои упорные многолетние усилия по ликвидации во Франции чудовищных последствий демократической анархии и то, что усилия эти вдруг силой, варварски, подло прервались, — можно уподобить нагруженному составу поезда, который из-за происков негодяев специально был пущен под откос.