Красавчик. Книга пятая. Галопом по Европам
Шрифт:
Брехт даже отошёл немного от Слона, облако порохового дыма сносило на него, а хотелось не бабахнуть, куда-то в сторону врага, а прицельно снять того, кто впереди или кто командует. Есть. Есть и впередилетящий, и командир. Теперь уже слова долетали, там про пся крёв кричали и орали «Ура». И впереди на высоком белом коне летел с саблей в руке улан, одетый в узнаваемую сине-красную форму.
Бабах, Брехт нажал на спусковой крючок. Долго переучивался стрелять в этом времени, особенно из пистолетов. Из его М1911 совсем по-другому пуля вылетает. Прицелился, нажал на курок и всё, смерть чья-то унеслась. А здесь так нельзя. Нажал на курок, а пуля не сразу полетела, пока вспыхнул порох на полке, пока воспламенился основной заряд, проходит немного
Бабах. Специально не надеясь на удачу попасть в движущуюся и дёргающуюся мишень с приличного ещё расстояния, Брехт стрельнул в коня. Попал. Белый конь подогнул передние ноги и кувыркнулся придавив не успевшего выскочить из стремян улана. Пётр откинул пистолет за себя и из-под мышки вытянул второй. Уже совсем близко эта конная лава. Бабах и ближайший конь тоже полетел кубарем.
Ну, теперь и до его длинной сабли дело дошло. Одним слитным движением князь оказался в седле и вытянул из ножен саблю. Надо отдать должное его отряду, шестьдесят выстрелов в холостую, они не сделали. Из пятидесяти примерно нападающих осталось меньше половины. Великий уравнитель сработал как надо — равны силы. Надо ещё дать черкесам и егерям время вскочить в седло. Брехт вытянул саблю, приглашая несущегося к нему ещё одного улана сразиться. Дзынь и сабельки нет у поляка. Она просто переломилась об его изготовленную неизвестно из чего кочергу толстенную. Жах, и товарищ дальше скачет уже без руки.
Черкесы успели. Брехт оказался в самом центре польского отряда, и из-за и своего роста, и размеров шайра, был на метр почти выше остальных, видел всё, жаль, что не с высоты птичьего полёта. Звенело со всех сторон и железки острые мелькали. Один раз его конкретно рубанули. Из-за всё той же разности в росте коней, досталось ему по ноге. Спасла ташка. Поляк рубанул по ташке, сумочке кожаной с металлическим замочком. Бам. Больно-то как. Брехт в ответ ткнул поляка саблей и проколол насквозь и … остался без оружия, пролетевший дальше, явно уже мёртвый поляк, прихватив его саблю, поскакав дальше, ещё и кисть вывернуло Петру Христиановичу. Оставалось только скорее входить из боя. Пётр Христианович вытащил из ножен нож «Крокодила Данди» и даже умудрился рукоятью этого несерьёзного в сабельной рубке оружия врезать подъехавшему к нему вплотную поляку по плечу. Метил по голове, но дёрнулся товарищ. Но и по плечу удачно получилось, поляк выронил саблю и поскакал дальше уже тоже безоружным.
Пару секунд и Брехт оказался в тылу у поляков, они все проскакали мимо. Опять нужно было поворачивать неповоротливого Слона. Рубка подходила к кончу, может польские уланы и замечательные мастера сабельного боя, но здесь их не было, была шляхта, скорее всего мелкопоместная, у которых и сабельки из дрянного железа и учителя так себе, папенька или сосед время от времени, куда им против двух десятков два года обучавшихся профессионалов, уже ни раз участвующих в боях. Один за одним падали нападанцы с коней. Пётр Христианович и рад бы напасть на вражин с тылу, раз представилась такая возможность, но воевать-то чем. Хотя. Нож ведь есть, и он десять лет тренировался метать ножи. Да этот тяжеловат, но и сам сейчас богатырь. Брехт выбрал спину ближайшего живого ещё поляка и со всей дури бросил в него крокодильский нож. Эх, перестарался. Нож врубился под лопатку рукоятью. Но ведь за кило весом. Поляка скрючило, он выронил саблю и тут же был укорочен Маратом на целую голову.
Фух, отбились. Ох, блин, не без потерь.
Глава 8
Событие двадцатое
Над шрамом смеётся тот, кто не был ранен
Уильям Шекспир
Первым делом Пётр Христианович
— Васька, бросай кричать, раненые есть. — Сработало. Ведьмочка шмыгнула носом, соплю по личику размазала и стала выбираться из кареты.
Первым Брехт дотянулся до егеря. Степан Говоров был ранен серьёзно видно, лежал на земле и всё лицо и грудь в крови.
— Воду, — князь протянул руку, и Василиса подала ему фляжку. Полил на красную физиономию и куском бинта размазал кровь вокруг раны. Оказалось, что всё не так страшно, как казалось. Рассечён лоб, и самую малость щека. Нда, писанным красавцем теперь не станет. Станет расписанным. Ну, да шрамы украшают настоящего мужчину. Глаз вот только, чтобы целый был.
— Спирт.
Аккуратно промокая начинавшую спекаться кровь, Брехт очистил кожу вокруг глаза, фух, глаз не задет, это просто кровь на веко натекла.
— Васька, ещё раз промой рану и перевяжи пока, шить чуть позже будем. Нужно остальных раненых проверить.
Оставив Степана на ведьмочку, Пётр Христианович бросился к следующему горцу, лежащему на земле. Черкес Махти был мёртв. Даже слушать, бьётся ли сердце, не надо. Голова почти отрублена, наклонена к плечу неестественно. Брехт поправил её, и глаза аскерчи закрыл. Эх.
Слева застонали и князь туда кинулся. Черкесы усаживали одного из своих. Брехт пробился через них к раненому. Вся рука в крови.
— Снимите с него черкеску. — И сам бросился помогать. Рукав рубахи просто разорвали. Выживет, если заражения не будет. Серьёзный порез на руке и кровь хлещет, но пальцами скребёт раненый, а значит, кость и жилы не задеты.
— Перетягивай, выше раны, — бросил жгут Пётр Христианович Зуберу Шогенцугову.
Перетянули, тут и Василиса подоспела, промыли рану и, наложив мазь, забинтовали. Тоже пока не до шитья, ещё раненые есть. Следующий, тоже в руку ранен. И тоже не страшно. Почти копия предыдущей раны. С этим тоже быстро справились. Последний горец остался. Ранен в грудь черкес. И рана колотая. Умудрился поляк его пырнуть. Хотя, чего удивляться, у поляков сабли гораздо прямее, чем у русских, не шашка ещё — середина на половину, уже можно и колоть. Вот и укололи Муссу. С этим возились долго, тщательно промывая рану. Не пузырится, значит, лёгкое не пробито. Наложила Василиса два шва, компресс с мазями сверху и забинтовали.
Брехт оглядел, поле боя. Пока они с Василисой полевой хирургией занимались, отряд на попе ровно не сидел. Часть народа, собирала разбежавшихся коней. Часть пеленала раненых поляков, остальные собирали оружие. Все при деле.
И ладно.
— Васька пошли шить теперь. — Четверо раненых легко и один убитый, с учётом того, что поляков было больше пяти десятков, нормальный исход. Махти жалко, шебутной был мужичок, вечно чего-то на тренировках придумывал, чтобы выделиться. Жалко.
А егеря молодцы, пока черкесы собирали коней и трофеи, они достали котёл из фургона, заготовленные на прошлом привале полешки, и уже разводили костёр. Правильно. Теперь тут надолго. Нужно оружие собрать. Посмотреть форму уланскую, по Польше же ехать, мало ли, пригодится. А ещё нужно допросить попавших в плен раненых поляков. Они же не сами по себе по лесам скачут, на караваны нападая. Где-то должен быть лагерь. Людям нужно есть и спать, а лошадям нужен овёс, где-то это всё находится. И это не должно быть сильно далеко.
Старшим у черкесов негласно Зубер Шогенцугов. Все ворки, не терпят старших среди своих, Брехту подчиняются, так он генерал и чужой, тут всё понятно. Но Зубер и возрастом постарше и первым в отряде оказался, так что пусть нехотя, но слушаются его.
— Зубер, посчитали убитых ляхов?
— Сорок два. Раненых тринадцать. — Так примерно Пётр Христианович и думал, за пять десятков. Серьёзный отряд они накрошили, много бы тут бед понаделал, партизаня, пока на него настоящую охоту не устроили. Да ещё не факт, что ущучили бы. Разбежались бы по одному через границу.