Красавица, чудовище и волшебник без лицензии
Шрифт:
— Ты говоришь, что твой долг — беречь меня от вражеских происков, — безжалостно продолжал принц, сверля господина Заразиху обвиняющим взглядом. — Но при этом приводишь в мой дом злоумышленников!
— Злоумышленников?! — на все лады вскричали сороки, домоправители, утопленницы, кобольды и гоблины, а затем они все принялись вопить, перекрикивая друг друга, пока принц не повелел всем умолкнуть. Джунипер, боявшаяся и слово проронить, жалобно смотрела на Мимулуса, и к чести последнего надо заметить, что волшебник даже не попытался сказать: «Я же говорил!».
— Самое время вернуться в дом, — объявил принц, поднимаясь со своего места. — Пришел черед королевского суда!
— Ох, только не это! — прошептал Мимулус, для которого услышанное стало последней каплей. —
— Он хочет приговорить нас к казни? — так же тихо спросила Джуп, но что мог ей сказать мэтр Абревиль? Куда более очевидный ответ читался в отрешенном взгляде принца, который в сопровождении всей своей челяди направился ко входу в дом. Обвиняемых гоблины окружили плотным визгливым кольцом, и им не оставалось ничего иного, кроме как идти следом. Замыкал шествие сатир Фарр со своим мешком — в суматохе о нем все позабыли, и бедняга-лодочник опасался, что Его Цветочество не выполнит свое обещание насчет долговых расписок, если ему не напомнить. С другой стороны — разумно ли напоминать о себе при столь тревожных обстоятельствах?..
— …Пожалуй, не стоит его отвлекать до суда и казни, — вполголоса рассуждал сатир, от мыслительного усердия непрестанно почесывая то за одним ухом, то за вторым. — Вот так влезешь не ко времени — и сам угодишь в котел с жабами!.. Но и затягивать нельзя — у принца полно других забот, может и не вспомнить, что говорил про мои долги. К тому же, после казни он может подобреть...
— Ох! — только и повторял мэтр Абревиль, слушая это бормотание. — ОХ!..
…Королевский суд Лесного Края, в отличие от росендальского, был устроен чрезвычайно просто: для вынесения справедливого приговора не требовалось ни присяжных, ни писцов, ни стопки бумаг, заверенных печатями и подписями важных должностных лиц всех мастей. Принц Ноа занял свое место на троне и объявил, что готов рассмотреть дело злоумышленников, хитростью проникших в Ирисову Горечь. Его Цветочество выступал и как обвинитель, и как свидетель, и как судья — чрезвычайно удобно! Господин Заразиха попытался было повести дело так, будто он помощник принца и распорядитель судебного процесса, но Ноа немедленно дал понять, что сегодня место домоправителя куда ближе к скамье подсудимых, чем к королевскому трону, и старый гоблин от расстройства стал зеленее, чем госпожа Живокость.
— Все ли обитатели Ирисовой Горечи собрались здесь, чтобы слушать дело о тайном умысле волшебника Мимулуса и Джунипер Скиптон, хитростью пробравшихся в усадьбу? — громко вопросил принц, и перешептывания, из-за которых в зале стоял монотонный тревожный шум, стихли.
— Я отдала приказ собрать всю челядь — от лакеев до судомоек, Ваше Цветочество, — подобострастно ответила госпожа Живокость, не упускавшая возможность потеснить Заразиху, раз уж ее саму пока что ни в чем не обвиняли.
В самом деле, зал был переполнен подневольными гоблинами, кобольдами, трясинницами, русалками, сатирами и прочими насельниками острова. Улитки — и те с любопытством заглядывали в открытые окна. Сплетня и Небылица важно восседали на спинке трона, и повторяли, что уж они-то не упустят ни единой мелочи, а память королевских сорок хранит слова надежнее, чем бумага. Подсудимых — то есть, тех, кто был виновен безо всякого сомнения, — усадили на высокую лавку недалеко от трона — чтобы Его Цветочество не упускал их из виду. Домоправитель Заразиха, изо всех сил делавший вид, будто не понимает, что ему тоже найдется место на этой лавке, старался держаться от Джуп и Мимулуса как можно дальше, но некие бессознательные стихийные силы, правящие толпой, постоянно выталкивали его к злополучной скамье.
— ...Тогда ничто не мешает нам начать судебное разбирательство! — провозгласил Ноа, обводя зал высокомерным тяжелым взглядом. Нервные вздохи и шорохи подергивающихся хвостов был ему ответом — подданные принца при всем своем почтении к повелителю не ждали ничего хорошего от королевского правосудия.
— Даже не позавтракав? — заискивающе спросил Заразиха, изо всех сил оттягивая тот роковой момент, когда принц озвучит загадочное обвинение в адрес домоправителя.
— Этой ночью ни в еде, ни в питье, ни во лжи недостатка не было, — ответил принц, переведя взгляд на обвиняемых. — Обойдемся без завтрака! А ты, Заразиха, раз уж подал голос, ответь — зачем ты привел в Ирисову Горечь этих людей?
— Я… я подумал, Ваше Цветочество, что они могут вас развлечь, вы так скучали от однообразия в последнее время… — залебезил гоблин, но Его Цветочество резким взмахом руки прервал его речь и указал, чтобы домоправитель встал прямо перед ним.
— Правду, Заразиха, — сказал он резко. — Говори правду! Ты на королевском суде, не забывай об этом — как забыл о том, что слуга должен быть не только верным, но и почтительным!..
— Хорошо-хорошо, — торопливо согласился старый гоблин, с опаской глядя на принца. — Мне показалось… Мы решили… — тут госпожа Живокость раскашлялась, делая вид, что смотрит куда угодно, но только не на Заразиху, и это маленькое предательство лишило домоправителя остатков самообладания. — Ох, да в конце концов, это не тайна и уж точно не преступление! Девица могла снять с вас проклятие — вот поэтому я и оставил ее при дворе. В чем моя вина? Разве стремление избавить Ваше Ирисовое Высочество от злых чар — злой умысел и измена?!
— Пожалуй, не измена, — согласился Ноа, но голос его ничуть не смягчился. — Однако тебе стоило бы помнить, что проклятие, составленное высокородными Молочаями и принятое наиблагороднейшими Ирисами — не дело всяких пустырных Заразих. И уж тем более не дело Живокостей, — и трясинница была удостоена весьма зловещего взгляда, от которого ее кашель прекратился как по волшебству. — Итак, мы разобрались, почему здесь появилась Джунипер Скиптон. А что же волшебник Мимулус? Как он получил должность в Ирисовой Горечи?
— Мы… я подумал, что человеческая девица расстроится, если мы сразу бросим его к пиявкам, — пробормотал Заразиха, неприязненно косясь на мэтра Абревиля и явно сожалея о своем милосердии.
— А ты не подумал, откуда взялся в моих лесах росендальский чародей? Или ты не узнал его, а Заразиха? — интонации принца становились все ядовитее.
— Как же, сразу узнал! — воскликнул домоправитель, несколько приободрившись. — Бродяжничал он, Ваше Цветочество! Он и раньше был мелкой сошкой, а в лесу очутился вовсе без всех своих росендальских регалий и вольностей. Видели бы вы его — сущий оборванец! И какова благодарность за то, что Ирисова Горечь обогрела проходимца, приодела и приставила к королевским птицам?..
— А если я скажу тебе, Заразиха, — перебил его Ноа, говоря теперь почти ласково, с опасной вкрадчивостью, — что этот мелкий бумажный маг, этот росендальский крючкотвор очутился здесь не случайно? И что прибыл он сюда почти что прямиком из имения Молочаев?
Тут-то старый гоблин понял, в каком преступлении принц собирается его обвинить, весь обмер и пал ниц с криком: «Ничего не знал! Ничегошеньки!».
«Молочаи!» — немедленно начали повторять все, замирая от ужаса и возмущения — точно так же, как недавно повторяли: «Злоумышленники!». В устах слуг принца Ирисов одно не слишком-то отличалось от другого, а если уж соединить эти два слова, то выходило «злоумышленники, присланные Молочаями», и хуже этого под сводами Ирисовой Горечи, пожалуй, ничего нельзя было произнести.
Глава 56. Свидетельские показания Его Цветочества
Джуп не знала, имеют ли право подсудимые на этом суде защищать себя, но что она могла сказать сверх того, что уже объяснила принцу Ноа, как могла? Мэтр Абревиль угрюмо молчал, не пытаясь подать голос, и, стало быть, считал, что оправдываться бессмысленно. Впрочем, заметив, что девушка в смятении то краснеет, то бледнеет, при этом тяжело и сбивчиво дыша, он неловко пожал ее холодную руку и, как мог, ободряюще улыбнулся. Точно так же когда-то сама Джунипер пыталась поддержать волшебника, сочувствуя его утратам — и мэтр Абревиль был достаточно честен с самим собой, чтобы не забывать о той доброте, которую неизменно проявляла к нему Джуп.