Красавица
Шрифт:
— Я не знаю.
Тэлли стало плохо. Уже в сотый раз за день она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она потянулась к контейнеру с завтраком, но Зейн взял ее за руку.
— Нет, не ешь.
— Почему?
— Не ешь больше ничего, Тэлли. Лучше прими парочку… — Он вытащил из кармана упаковку сжигателя калорий. Четыре таблетки уже были использованы. — Когда сердце бьется часто — это полезно.
С этими словами он взял из упаковки еще две таблетки и запил их глотком кофе.
— Полезно для чего? — непонимающе спросила Тэлли.
Зейн постучал пальцем
— Думать. От голода лучше соображаешь. И от волнения тоже, кстати. — Он усмехнулся и положил упаковку на ладонь Тэлли. — Например, когда целуешься с кем-то в первый раз. Это просто потрясающе просветляет.
Тэлли обескураженно смотрела на таблетки. Блестящая фольга так сверкала на солнце, что на нее больно было смотреть. Края упаковки казались острыми, как бритва.
— Да ведь я почти ничего не съела. От такого не потолстеешь.
— Дело не в том, чтобы беречь фигуру. Мне нужно поговорить с тобой, Тэлли. Ты мне нужна. Я так давно ждал кого-то вроде тебя. Я хочу, чтобы ты была просветленная.
— Хочешь сказать, что сжигатель калорий дает это твое просветление?
— Способствует. Потом объясню. Пока просто поверь мне, Тэлли-ва.
Он не отводил от нее глаз. Сейчас они блестели почти лихорадочно, как у безумца. Таким становился его взгляд всякий раз, когда Зейн объяснял «кримам» какую-нибудь свою хули ганскую затею. Противостоять этому взгляду было почти невозможно, хотелось немедленно согласиться, даже если Зейн предлагал сущее безумие.
— Ну, ладно. Кажется, я поняла, о чем ты…
Дрожащими пальцами Тэлли выдавила из облатки две таблетки и сунула в рот, но сразу проглотить не решилась. Такие препараты не следовало принимать на голодный желудок. Считалось, что это опасно. Во времена ржавников, когда все были уродами и Операцию Красоты еще не придумали, существовала такая болезнь, при которой люди нарочно переставали есть. Они настолько боялись растолстеть, что добровольно морили себя голодом и превращались в ходячие скелеты, а то и вовсе погибали — это при том, что в мире было полным-полно еды. Операция Красоты помогла спасти человечество и от этой напасти тоже.
«Ничего, от пары таблеток я не умру», — решила Тэлли.
Зейн протянул ей чашку с кофе, Тэлли запила таблетки и поморщилась. Кофе показался ей кисловатым.
— Что, слишком крепкий, да? — с усмешкой спросил Зейн.
Через несколько секунд сердце Тэлли забилось чаще, обмен веществ ускорился. Все вокруг стало очень резким и отчетливым. Как прошлой ночью, она почувствовала, будто исчезла тонкая пленка, отделяющая ее от мира. Солнце засияло еще ярче, и Тэлли зажмурилась.
— Итак, — произнес Зейн. — Что последнее ты помнишь о Дэвиде?
Тэлли постаралась унять дрожь в руках и принялась обыскивать кладовые своей памяти, бродить в тумане, затянувшем воспоминания из тех времен, когда она была уродкой.
— Мы все были на Ржавых руинах, — сказала она. — Помнишь рассказ Шэй про то, как мы ее выкрали?
Зейн согласно кивнул, хотя Шэй рассказывала эту историю не один раз, и всякий раз — по-разному. В некоторых версиях этой истории Тэлли и другие дымники похитили
— Чрезвычайники разрушили Дым, — продолжала она. — Но несколько человек, и я в том числе, удрали и потом некоторое время прятались в Ржавых руинах.
— Новый Дым. Так вас называли уродцы.
— Верно. Но ты откуда об этом знаешь? Разве ты тогда уже не стал красавцем?
Зейн усмехнулся.
— Неужели ты думаешь, что ты первая свежеиспеченная красотка, рассказывающая мне свою историю, Тэлли-ва?
— О.
Тэлли вспомнила о недавнем поцелуе.
«Интересно, — подумала она, — сколько раз Зейн использовал поцелуи, чтобы пробудить у девушек воспоминания об уродских деньках?»
— Но почему ты вернулась в город? — спросил Зейн. — Только не говори, что тебя и вправду спасла Шэй.
Тэлли покачала головой.
— Я так не думаю.
— Тебя поймали чрезвычайники? И Дэвида они тоже поймали?
— Нет, — уверенно сказала она.
Какими бы спутанными ни были ее воспоминания, она точно знала, что Дэвид по-прежнему жив. Она ярко представляла себе его, прячущегося среди развалин.
— Объясни мне, Тэлли, почему ты вернулась сюда и сдалась?
Зейн крепко сжал ее руку, ожидая ответа. Он снова подвинулся ближе, его золотые глаза сверкали в усыпанной пятнышками солнечного света тени под деревом, он ловил каждое слово Тэлли. Но воспоминания почему-то не приходили. Пытаясь вытащить из памяти хоть что-нибудь о тех днях, она словно упиралась в глухую стену.
Покусывая губы, она проговорила:
— Почему же я не могу вспомнить? Что со мной не так, Зейн?
— Неплохой вопрос. Но что бы это ни было, это происходит со всеми нами.
— С кем? С «кримами»?
Он покачал головой и перевел взгляд на бальные башни, возвышавшиеся чуть в стороне.
— Не только. Со всеми. По крайней мере, со всеми, кто живет здесь, в Нью-Красотауне. Большинство вообще не желает разговаривать о том времени, когда были уродцами. Говорят: и слышать не хотим обо всей этой ребячьей чепухе.
Тэлли кивнула. Это она в Нью-Красотауне сразу заметила — за пределами группировки «кримов» разговоры об уродских годах считались дурным тоном.
— Но если все же удается кого-то разговорить, оказывается, что большинство просто-напросто не могут ничего вспомнить.
Тэлли нахмурилась.
— Но мы-то, «кримы», то и дело болтаем про добрые старые времена.
— Мы только тем и занимались, что вытворяли что-нибудь запретное, — сказал Зейн. — Поэтому у нас в головах сохранились яркие картинки. Но, чтобы они не исчезли, нужно постоянно пересказывать свои истории, слушать друг друга и нарушать правила. Нужно сохранять просветленность, иначе постепенно забудешь все. Навсегда.