Красиво жить не запретишь

Серова Марина Сергеевна

Гиви уже поднимали какие-то люди. Он все так же был в бессознательном состоянии. Ну, я же говорю, на полчаса, я знаю свой удар.

Ничего интересного уже, видимо, не будет. Пора уходить.

Я с трудом поставила Благушина на ноги — у него начинал красно-синим заплывать глаз, — и мы пошли к выходу. Вадим был скорее мертв, чем жив, я волокла его с трудом — здоровый мужик, между прочим, но люди, расступаясь, давали нам дорогу, так что пробиваться сквозь толпу нам не пришлось.

Мне даже показалось, может быть, с пьяных глаз, что народ с уважением

смотрит на меня. Да, сегодня я явно была звездою вечера. Сначала стриптиз, потом восточные единоборства. Удивляюсь еще, как по дороге меня не догнал какой-нибудь импресарио и не предложил подписать контракт. Даже странно как-то.

Мы вышли на улицу.

Интересно, у Благушина бабки-то остались? Чтоб доехать нам?

— Вадим, Вади-им, — позвала я его.

Ноль внимания, даже глаза не открыл, только промычал что-то.

Я пошарила у него во внутреннем кармане и достала бумажник. На ощупь вроде объемистый.

«Хватит денег», — решила я и тормознула тачку.

Остановилась новенькая «девятка». Из окошка высунулся мужик в кожаной кепке:

— Куда ехать, молодые люди?

Я задумалась — и, правда, куда? Благушинский адрес я точно не знаю, тем более — где находится его дача. Ко мне на квартиру нельзя. На конспиративную… тоже что-то не того…

— Думайте быстрее, красавица!

— Сейчас, сейчас…

А вот идея! Поедем-ка мы к Стасу! По дороге еще чего-нибудь горячительного купим.

Я затолкала нетранспортабельного Благушина на заднее сиденье, сама села рядом с водителем и назвала адрес Стасика.

Поехали!

К Стасу мы попали уже ближе к полуночи — по пути мы сделали остановку, я купила две бутылки «Абсолюта». На благушинские, естественно, деньги. Ничего, у него в бумажнике еще много оставалось, по-моему, гораздо больше, чем мы сегодня потратили. На то он и толстосум.

Стаса мы застали в дверях: он только что вернулся с каких-то посиделок. Был он выпивши и весел, нам, конечно, обрадовался. В смысле мне. Благушина-то Стасик видел несколько раз на презентациях, и то — издалека. Ближе охрана не подпустила, Благушин же почетный член общества, меценат.

— У-у, какого ты мне человека привезла, — удивился Парамонов, потом поднял палец и назидательным тоном прогнусил: — Уважаемый господин Вадим Павлович Благушин — заслуженный деятель искусств, предводитель дворянства!

Заслуженный деятель искусств и почетный меценат икнул, поднял голову, продемонстрировав нам фингал под глазом, сделал рукой неопределенный жест, который, впрочем, можно было принять за приветствие, и свалился на пол.

Мы со Стасом рассмеялись.

Потом общими усилиями Благушин был перетащен на диван в комнату, а на кухне сооружено небольшое угощение. Я выставила свой «Абсолют», чем привела Стаса в неописуемый восторг. Мы расположились с ним на кухоньке, где столько раз я выпивала раньше, и я рассказала наши с Благушиным сегодняшние приключения.

В самый кульминационный момент моего повествования, когда я собралась было поведать Стасу

о героическом поединке Благушина с джигитом Анзором, дверь на кухню распахнулась, и на пороге появился Вадим Павлович собственной персоной. Чем снова вызвал наш смех. Из его путаных и сумбурных объяснений мы поняли, что забрел он сюда в поисках туалета, в чем извиняется и нижайше просит помочь в отыскании сего заведения.

Стасик вызвался показать почетному гражданину нашего города, где можно помочиться.

После этой процедуры ему было предложено присоединиться к нам. Не разобравшись в ситуации, Благушин было согласился, но, услышав слово «водка», неосмотрительно оброненное Стасом, изменился в лице и убежал.

Дорогу в туалет он теперь знал, так что мы за него не беспокоились. Впрочем, больше он не появлялся.

Просидели мы со Стасом часов до четырех утра. Литр водки пролетел почти нечувствительно — я пила совсем немного, в основном старался Стас. Постепенно, в течение всего застолья, я рассказала ему последние события моей бурной жизни. Только про странное объяснение с Димой не стала рассказывать — я сама в этом не до конца разобралась. Да ладно, зато сага о пьянке с Благушиным вышла на славу — Стасик хохотал до упаду, ведь он-то тем более не мог представить себе известного в городе мецената в такой ситуации.

Наконец мы решили лечь спать. Стасик поставил себе раскладушку на кухне, а я пошла в единственную в парамоновской квартире комнату, спихнула с дивана на коврик Благушина и уснула сном праведницы. Что поделаешь — диванчик-то узкий, вдвоем не уместиться, тем более что моему предводителю дворянства в данный момент было решительно наплевать на все удобства и блага цивилизации.

* * *

Проснулась я в девять часов утра, свежая, как огурчик. Благушин — на полчаса позже меня. Если следовать той же терминологии, то он походил на вялый соленый огурец. К тому же глаз его заплыл совсем и не открывался.

Шкворчание жарящейся яичницы на кухне отвлекло меня от созерцания благушинского фингала. Я вышла из комнаты, оставив беднягу стонать на диване.

Картина, явившаяся мне на кухне, была верной иллюстрацией к песне «Утро туманное» — воздух серый от табачного дыма, на столе — неприбранные остатки вчерашнего застолья. И Стас, готовящий завтрак.

— Как настроение и самочувствие? — спросил он, щуря глаза с похмелья.

— Лучше всех! — с подъемом ответствовала я.

— А… предводитель дворянства?

— Ну-у, — протянула я и, не найдя слов, состроила чудовищную гримасу.

Мы посмеялись.

Я открыла форточку, села у окна и закурила. Вдруг мне вспомнилась моя теория об определении распутного образа жизни — просыпаться каждый день в новой постели. Я улыбнулась: да у меня уже неделю так получается! Какая я все-таки бессовестная. Даже приятно.

Зашел Вадим спросить разрешения принять душ. Стасик разрешил.

— Только вы побыстрее, а то мы завтракать собрались, — предупредил он.