Красная Элла
Шрифт:
– Лучше бы он мне пару драных колготок подарил, – саркастически заметила Макарская в завершение нашего напряжённейшего словесного турнира под кодовым названием «Страсти по Павлу».
Глава двенадцатая
Я вышла на станции метро «Проспект Маркса» и направилась в сторону Большого театра. «Это дорога моей любви, – фантазировала я, заворачивая за левый угол театра и выходя на Петровку. – Еще переулочек и там – кафе, где ждёт меня Энрике. Дорога любви? Ох, и любишь ты, Элла, символы», – одёрнула я себя. Впрочем, как все «красные», коммунисты то есть:
Корпус «Г» нашего общежития, где я взяла старт, затем автобус номер 197, станция метро «Ждановская», десять станций по Таганско-Краснопресненской линии без переходов по прямой, и вот он – проспект Маркса. Затем небольшой променад до Большого, пробежка по Петровке, переулочек… Да, это дорога любви! Любви с первого взгляда, как говорит Энрике. Иначе зачем я бегу сломя голову и забросив все свои дела на свидание к парню-иностранцу, которого видела-то только раз? Конечно же, из-за любви. Но чьей? И зачем я только согласилась прийти на свидание? На душе – сумрачно, в мыслях – полный сумбур и беспорядок.
И всё из-за Энрике, который ворвался в мою жизнь бурно и неожиданно. Ведь… Ведь мне нравится Кристоф! Вернее, начинал нравиться. А еще верней, я сама захотела, чтобы он начал мне нравиться. С Кристофом, между прочим, у нас никаких пока отношений нет. Даже дружеских. Одни переглядки. В автобусе, на территории вуза, в читалке, столовой, в коридоре учебного корпуса… При случайных встречах. По сути, между нами ничего нет, да и вообще эти зарождающиеся чувства – нечто эфемерное и неясное. Может быть, я сама насочиняла фиг знает что? Фу-у-у, до чего же всё сложно.
«А вот и герой моего романа», – иронизирую я про себя, завидев издали знакомую фигуру своего поклонника.
Он ожидал меня у входа в кафе. Взволнованный, с букетом цветов в руке, Энрике выделялся из стоящей у входа толпы молодёжи своей какой-то нездешностью: длинными волнистыми волосами, вольно разлетающимися вслед его движениям, оливковой кожей, темными влажными глазами. И нервной порывистостью в движениях.
Впечатление нездешности усиливал длинный шарф, обмотанный вокруг шеи Энрике, легкая кремового цвета куртка с множеством молний и кармашков нараспашку, а также вельветовые джинсы, облегающие его стройные длинные ноги. Даже коричневые мокасины изобличали в нём не нашего человека. Наши так не одеваются. Как-то элегантно-небрежно. Наши люди всегда застёгнуты на все пуговицы.
– Элла! Элла, моя девочка! – навстречу мне засияла лучезарная улыбка Энрике.
Увидев меня, он бросился навстречу, заключил меня в объятия, затем, словно не веря себе, отстранил и некоторое время пристально всматривался в моё лицо. Энрике счастливо улыбнулся, облегченно, с шумом, выдохнул воздух и бережно привлёк меня к себе. Как пахнет хорошо от него! Я закрыла глаза и почувствовала, как губы Энрике прикоснулись к моим губам. Он нежно поцеловал меня, у меня от его поцелуя закружилась голова.
– Энрике, – прошептала я.
– Я слушаю тебя, – тихо в ответ проговорил Энрике.
Он склонил ко мне свое лицо, половину которого занимали огромные глаза. Глаза, в которых было столько любви и нежности… Ой, за что мне такое… Счастье?
Ведь я пришла сказать Энрике, что наши отношения бесперспективны, и с этим нужно смириться. Слишком мы разные. Он живёт в Лиссабоне, я учусь в Москве, а мой родной дом в Элисте. Это 1200 километров от Москвы! А от Лиссабона? Ладно, расстояния… Но нас разделяет… Пропасть! Какая? Бездонная и не-пре-о-до-ли-ма-я. Вот он мечтает попасть на корриду в Мадриде. Посмотреть эти бои человека с дикими животными – совершенными машинами смерти съезжается пол-Европы, как сказал Энрике. И он после Москвы едет в Испанию. Здорово: захотел, купил билеты и поехал. Хоть куда: в Испанию, Португалию, Францию, Америку, Англию, Японию…
Для меня же это желание – поездка в Испанию – практически невыполнимо. Равносильно на Марс или на Сатурн слетать! Какая коррида, какой Мадрид?! Выезд за границу в СССР возможен только в составе туристической группы. Ещё и жёсткий отбор нужно пройти, чтобы выпустили. У нас в Союзе даже есть такое выражение – «выпустили» за кордон. Это значит, у человека положительно решен вопрос о выезде за границу, он успешно прошел обязательный этап – собеседование с секретарём райкома партии, за которым окончательное слово: «зарубить» выезд или разрешить. Этот этап каждый проходит на финише оформления документов на туристическую поездку. Cоветские сами по себе – захотел, купил билеты и поехал – за границу не ездят.
Да, ещё. У нас с Энрике разные языки, цвет кожи, разрез глаз, что там ещё… Мм-м-м… У нас, надо думать, непохожие привычки, уклад жизни, мечты. Даже сны мы видим на разных языках! Про мировоззрение вообще молчу. Я – коммунистка. Красная. А Энрике… Он из того мира, где живут наши враги.
Он будущий художник. Я ошиблась, признав с первого взгляда в нем музыканта. Энрике, Себастьян, Эдуардо, Кристина и Синтия – студенты Академии искусств. Социалистический реализм в советском изобразительном искусстве – причина их приезда в Москву.
Соцреализм в живописи, портрете. Что это? Фотографическое изображение действительности на холсте? Не упрощенное ли это понимание метода соцреализма? Мнения португальцев после недели в Москве разделились. Они побывали в Третьяковской галерее, Пушкинском музее, посетили художественные выставки.
Если забыть об изучении метода соцреализма по картинам, какие в целом впечатления? Брависсимо! Так по-итальянски выразил свои чувства вчера Энрике. А что он может сказать все же о социалистическом реализме в творчестве советских художников?
На этот вопрос Иванки Энрике ответил уклончиво. Он сказал, что это очень специфическая тема. Профессиональная. И он ещё осмысливает свои впечатления. И, самое главное, Энрике вчера сказал, что он – будущий художник и ценит свою внутреннюю свободу.
«Мир – это я» – известное выражение философа Иоганна Фихте – жизненное и творческое кредо Энрике. Так он сам сказал.
– Но, Элла, это не имеет ничего общего с эгоцентризмом, – уточнил он, посмотрев на меня.
Конечно же, парень, ценящий внутреннюю свободу и замкнувший весь мир на себе (эгоцентризм!), не может быть коммунистом, подумала я вчера. Думала я так и сейчас, глядя в счастливое лицо Энрике. Индивидуализм – философский бриллиант эгоцентризма. Философские алмазы коммунистов – приоритет общего перед частным, коллективизм, подчинение меньшинства большинству.