Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха
Шрифт:
Ефремов выдал нам и своего «связного», работавшего с голландской сетью. По правде говоря, мы даже не подозревали о существовании этой организации. Курьером между Брюсселем и Амстердамом оказался низкорослый еврей, — еще один! — имевший подпольную кличку «Очкарик». Он был арестован благодаря Ефремову. Очкарик дрожал от страха и сразу же предложил мне свои услуги. Я сказал ему, что мы поедем в Амстердам, и если он будет вести себя хорошо, его освободят, но за малейшую попытку к бегству он прямиком отправится на расстрел. Очкарик обещал быть послушным.
Итак, я поехал в Голландию вместе с Очкариком и тремя полицейскими. Начальником контрразведки был там Хискес из абвера. Я рассказал ему о признаниях Ефремова и спросил, известно ли ему что-нибудь об этой сети. Он ответил: «Да, я знаю, что у меня здесь есть передатчик, но признаюсь, не было времени им заняться: я по горло завяз в «Операции Северный Полюс».
Остановимся на этой фразе и понаблюдаем, как полковник Хискес
Да, он посылает оружие, деньги и прежде всего людей, но секретные службы не боятся запачкать руки: таково их ремесло. Может быть, жертва принесена умышленно. Какова же цель этого извращенного маневра? Одурачить противника. Если Лондон задает завербованному «пианисту» вопросы о голландской прибрежной полосе и немецких оборонительных сооружениях, Хискес решит, что союзники собираются высадиться в Голландии, — и ошибается. Кроме того, функшпиль необходимо «подкреплять», ведь если переметнувшиеся «пианисты» перестанут передавать разведданные, их Центр заподозрит неладное и игра расстроится. Поэтому им вручают тщательно взвешенные тексты: немного достоверного, много ложного. Но если противник не попался на удочку, он извлекает пользу из функшпиля: ложь иногда открывает правду — ведь по тому, в чем стремятся вас убедить, можно понять, что хотят скрыть.
Третья причина, заставляющая делать вид, что тебя провели: функшпиль обходится дорого, если учесть затраты времени и труда. Работа Центра, притворяющегося, что его обманули, — проще некуда: достаточно направлять переметнувшимся «пианистам» обычный набор вопросов. Но для того, кто ведет радиоигру, какая головоломка! Эта бочка Данаид, которую приходится без конца наполнять, вынуждает его «валяться в ногах» у официальных организаций, чтобы добыть крохи сведений, которые могли бы «сойти за правду». Поскольку военные и служащие не всегда понимают тонкости функшпиля, поскольку невозможно посвятить их в суть игры, не поставив под угрозу секретность операции, они не желают поставлять информацию, считают, что и так сказано слишком много, и заявляют с глубокомысленной миной, что незачем было вербовать радистов только для того, чтобы за них выполнять ту же работу… Бесконечные и, конечно же, изнуряющие конфликты между прижимистыми официальными лицами и ведущим функшпиля, который опасается, что его «игра» «умрет от истощения». Можно себе представить терзания несчастного полковника Хискеса, которому надо обеспечить «пищей» восемнадцать передатчиков, не говоря уж об организации псевдопокушений и псевдосаботажей, о «комитетах по приему», которые приходилось создавать каждый раз, когда Лондон сообщал о парашютном десанте, о наблюдении за несколькими десятками оставленных на свободе агентов, которых надо заставлять плясать под свою дудку так, чтобы они ни на секунду ничего не заподозрили… И сверх того надо еще заниматься русским передатчиком? Хискесу не до этого: все его время и все его люди поглощены «Операцией Северный Полюс».
Он арестовал пятьдесят три агента, заброшенных из Лондона. Но сколько немецких солдат убито на Восточном фронте по вине советского «пианиста», передававшего информацию? Хискес подобрал тридцать тысяч фунтов взрывчатки, сброшенной англичанами на парашютах, три тысячи автоматов, пять тысяч револьверов, триста ручных пулеметов, две тысячи гранат, пятьсот тысяч обойм, семьдесят пять радиопередатчиков, а также много денег. Но сколько танков, грузовиков и самолетов уничтожено Красной Армией благодаря разведданным, добытым в Берлине, переданным в Амстердам, а затем в Москву? В конце концов была ли «Операция Северный Полюс» триумфом абвера или же немецкая контрразведка в Голландии слепо набросилась на грандиозную наживку? [10]
10
По имеющимся сведениям, Лондон недолго оставался в неведении относительно мистификации, задуманной Хискесом, но продолжал поддерживать игру. Разумеется, это делалось не для того, чтобы спасти русский передатчик, о существовании которого англичане, вероятно, и не подозревали. Но британские службы в свою очередь обратили себе на пользу то, что их противники целиком увязли в «Операции Северный Полюс»: они организовали за спиной у Хискеса новую сеть, которая так и не была обнаружена до конца войны. С другой стороны, нет почти никакого сомнения в том, что Лондон воспользовался «Северным Полюсом» для дезинформации Берлина по поводу места высадки. Перечни вопросов, переданных переметнувшимся «пианистам», позволяли предположить, что фронт будет открыт в Голландии. (Прим. автора.)
Существует и четвертая причина, вынуждающая заниматься функшпилем, но ее называют как бы между прочим и не делают на ней упора, судя по всему, она не имеет особого значения для профессиональных разведчиков, ведь чувствительность не самая сильная — точнее, слабая — их сторона. Благодаря функшпилю сохраняются человеческие жизни. Переметнувшихся «пианистов» нельзя казнить и на их место посадить немецких радистов, потому что у каждого из них своя особая манера вести передачи, свой «почерк», если прибегнуть к профессиональному жаргону, и Центр знает его. До тех пор пока Хискес думает, что обманывает Лондон, его пятьдесят три пленника в безопасности; они умрут только после окончания функшпиля, когда будут абсолютно не нужны.
«Операция Северный Полюс» нас не интересует. Но Иоганн Венцель в скором времени будет «играть» для немцев. И было небесполезно рассказать, что такое функшпиль.
Фортнер: «Хискес предоставил мне свободу действий, я расположился в штаб-квартире гестапо и выпустил Очкарика в город. Разумеется, одного. Он, конечно, мог воспользоваться этим и убежать, но, как говорится, кто не рискует — не выигрывает. А я больше полагался на его страх, нежели на заверения в преданности.
Он знал множество «почтовых ящиков» в Амстердаме, но большого интереса это не представляло. Моей целью был арест руководителя сети, с которым он был связан. Итак, Очкарик отправляется на квартиру, где обычно встречался с ним, но безрезультатно: нужного человека там не оказалось, и консьержка сообщила, что его нет уже несколько дней. Очкарик докладывает мне об этом и сообщает, что ему известен другой адрес, где бывает шеф. Я немедленно отправляю его туда, но снова неудача: никого. «Все пропало, — размышляю я. — Очкарика видели в моей машине и забили тревогу». Я сам прихожу в квартиру по второму адресу и обнаруживаю передатчик. Это было уже кое- что. Я приказываю Очкарику снова пойти в дом, где он уже был, и оставить у консьержки записку для шефа с просьбой о встрече в тот же день, в пять часов в одном амстердамском кафе, название его не помню.
Я отправляюсь на эту встречу с двумя полицейскими в штатском и начальником гестапо Амстердама. Эти трое располагаются внутри кафе, а я остаюсь на улице, в достаточно тревожном состоянии, судорожно сжимая рукоятку верного маузера, который всегда ношу в кармане.
Около пяти часов появляется Очкарик и садится за столик, уже занятый какой-то парой. Я вхожу вслед за ним и усаживаюсь за соседний столик. Голландцам пришлось потесниться, чтобы дать мне место: кафе было забито людьми, и это могло усложнить дело. Очкарик заказывает кофе, я тоже. Мы неторопливо попиваем его, и вдруг Очкарик встает навстречу очень высокому и очень сильному мужчине с расплывчатыми чертами лица — этакий слабохарактерный великан; он садится за столик рядом с Очкариком, и между ними завязывается разговор, длившийся по меньшей мере пять минут. Что же делают мои помощники? Я сидел как на горящих угольях. В конце концов двое полицейских подходят и пытаются надеть наручники на великана. Он отбивается, зовет на помощь, и обстановка в кафе накаляется. Я вижу, что дела плохи, и на цыпочках выхожу, чтобы меня не узнали. А внутри — крики, шум, посетители встали на сторону арестованного и грозятся разорвать на куски моих полицейских, которым приходится достать пистолеты, чтобы проложить дорогу к двери. Тем временем на тротуаре собралась небольшая толпа, выкрикивающая угрозы, и достаточно было бы мелочи, чтобы все обернулось настоящей потасовкой. Клянусь вам, атмосфера действительно была накалена! В конце концов мы сумели вырваться и отвести арестованного в гестапо.
Здесь он отказался отвечать на мои вопросы. Гестаповцы стали его избивать, и поскольку не в моей власти было остановить их — в конце концов, они были здесь хозяевами, — я предпочел удалиться. Но позже я узнал, что гестаповцам удалось сломить арестованного. Его звали Антон Винтеринк. Он был ветераном Коминтерна, перешедшим в «Красную капеллу». Винтеринк выдал всю свою группу и даже согласился участвовать в функшпиле».
Последний удар в Брюсселе
Через восемь дней после ареста Ефремов уже давал советы «охотникам» зондеркоманды: «На вашем месте я бы действовал так-то и так-то: я хорошо знаю их и уверяю вас, они попадутся в ловушку…»
Первоочередная задача — не допустить, чтобы подпольная сеть узнала о предательстве Ефремова. Ему велят написать письмо Райхману, в котором он объясняет, что оживление деятельности немецкой контрразведки после ареста Венцеля вынудило его скрыться, но как только все войдет в норму, он покинет свое убежище.