Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха
Шрифт:
По приказу, отданному в конце 1941 года до крайности раздраженным фюрером, эти непримиримые враги вынуждены будут сотрудничать. Создается смешанная зондеркоманда «Красная капелла», на которую возложена задача ликвидировать организацию Большого шефа. Вряд ли возможно более яркое доказательство эффективности работы резидента, чем беспрецедентное объединение всех немецких спецслужб для борьбы с противником, которого они считают слишком опасным для того, чтобы преследовать его по отдельности. Но сколько опасностей сулит это ему…
Фортнер часто приезжал с отчетами в Берлин. Он приобрел здесь определенную известность; в офицерской столовой на него указывали пальцем, коллеги называли его «дирижером» «Красной капеллы». Все это было довольно забавно. Но однажды начальство вызвало его, чтобы сообщить поразительную новость: ему придется сотрудничать с СС.
Фортнер пребывал в угрюмом расположении духа, отправляясь на встречу, назначенную гауптштурмфюрером СС Карлом Гирингом, начальником зондеркоманды «Красная капелла». Это оказался очень высокий и худой мужчина с мертвенно-бледным лицом. Он, улыбаясь, протянул ему руку и хриплым голосом произнес: «Видите ли, я — старый полицейский, а не эсэсовец: согласны ли вы работать со мной?»
Они перешли на «ты».
Гиринг — один из лучших полицейских Германии, многие говорят: лучший. Всякий раз, когда совершалось покушение на жизнь Гитлера, именно ему доверяли почетную миссию вести расследование.
Его заместитель и доверенный Вилли Берг — человек того же склада: родственные души, если можно так выразиться. Берг, телохранитель Риббентропа во время знаменательной поездки в Москву, был очевидцем подписания германо-советского договора. Низкорослый и полноватый, он выглядел комичным антиподом устремленного ввысь шнуроподобного Гиринга. Эти Дон Кихот и Санчо Панса входят в нашу историю рука об руку, глядят нагло и ухмыляются; они ни во что не ставят разглагольствования бравого Гиммлера по поводу «еврейской мрази», которую они должны истребить, но все же немного ослеплены открывшимся перед ними широким полем деятельности.
Интересная деталь: Гиринг обречен и знает это. Его хриплый голос—следствие раковой опухоли, разъедающей ему горло. Любопытно, что врачи рекомендовали ему только два способа лечения: кофе и алкоголь. Он потребляет и то, и другое в неограниченных количествах. Каждый раз, когда в нашем рассказе будет всплывать образ начальника зондеркоманды, не нужно забывать о бутылке коньяку на его столе и кофейнике на плите или портативной плитке. Надо также помнить, что между Гирингом, который должен уничтожить «Красную капеллу», и раком, который уничтожает его, идет борьба за выигрыш во времени.
Аламо, без сомнения, самый важный агент, попавший в ловушку на улице Атребат. Он ничего не сказал Фортнеру. Гиринг приказывает отправить арестованного в Берлин. Его могли бы подвергнуть пытке, ведь в зондеркоманде есть мастера этого дела. Гиринг в принципе не против пыток, но считает, что они должны быть эффективными. Он оценивает своего пленника: это человек чистый, восторженный, жаждущий принести себя в жертву, стать героем. Если ему представится возможность умереть в муках с пением «Интернационала», все пропало. Значит, его надо гладить по шерстке, приручать. С ним разговаривают за бутылкой коньяку. Аламо случайно упоминает, что служил в Испании. В каких войсках? Что за вопрос! Конечно же, в авиации. Когда речь заходит о самолетах, Аламо становится сам не свой. Щелчок в мозгу Гиринга. В тот же вечер заключенного выводят из камеры и поселяют в квартире начальника зондеркоманды. Его знакомят с высоким меланхоличным молодым человеком, бывшим пилотом люфтваффе, которому недавно ампутировали ногу: это сын Гиринга. Все последующие дни они увлеченно разговаривают друг с другом, размашисто жестикулируя, как это делают все летчики, вспоминающие о своих воздушных дуэлях. Неглупый ход. Но Аламо ограничивает свои излияния разговорами об авиации: он не выдает ни кода, ни организационной структуры брюссельской сети. И поскольку хитрость Гиринга не удалась, пленника снова отсылают в тюрьму Сен-Жиль. Тем не менее мы убедились, что за дело взялся настоящий мэтр сыска.
Франц Фортнер отыскивает след
Фортнер работает все профессиональнее. Пока что ему предоставляют свободу действий в Брюсселе. Гиринг понял, что Рита Арну—их единственная надежда, только ее показания позволят развернуть новую операцию в Бельгии. Кстати. Фортнер с самого начала обращался с Ритой так же, как Гиринг с Аламо, правда, не из хитрости, а потому, что искренне к ней расположен. И поскольку девушка оказалась сговорчивее русского…
Она выдала подпольные клички, насторожившие немцев: Большой шеф, Маленький шеф, Профессор и т. д., сообщила некоторые приметы. Адреса своего любовника Ромео Шпрингера она не знает, но ей известно, что он часто появляется на брюссельской бирже. Фортнер напрасно разыскивает его там: птичка улетела, не оставив следа. Но к нему поступает донос, облегчающий поиск: если Фортнер интересуется Шпрингером, ему советуют проследить за женщиной, заведующей машинописным бюро на бирже. Фортнер обнаруживает в официальной корреспонденции телеграммы, адресованные ею одной служащей парижского отделения бельгийской Торговой палаты. Значит, у сети есть ниточка и во Франции? Фортнер снимает фотокопии с этих телеграмм и отсылает их по назначению. Парижская корреспондентка, видимо, играет роль «почтового ящика». За ней устанавливают наблюдение.
Он расспрашивает Риту и об агенте, работавшем в прекрасно оборудованной мастерской по подделке документов на улице Атребат. Она описывает его внешность, сообщает, что это польский еврей, но ни адреса, ни мест, где он появляется, не знает. Сведений маловато, но Фортнер не новичок в подобных делах. Настоящим мастером по подделке документов за один день не станешь, и пока набиваешь руку, вполне можешь привлечь внимание полиции. Немало таких «мастеров» Фортнер упрятал за решетку, когда был следователем. Он обращается в бельгийскую полицию и в ее архивах находит сведения о том, что некий Абрахам Райхман, польский еврей, перед войной был заподозрен в том, что снабжал подпольный коммунистический аппарат фальшивыми банкнотами. Описание внешности, приведенное в его карточке, совпадает с приметами, названными Ритой. Но как найти Райхмана? Именно здесь судьба впервые улыбнулась Фортнеру. Один из его заместителей, Вайгельт [8] сообщает, что знаком с бельгийским полицейским, который может снабжать абвер фальшивыми документами. Это интересно, поскольку осведомители Фортнера вынуждены часто менять личину, а бельгийская полиция в целом не настолько надежна, чтобы пользоваться ее услугами. Сколько он просит? Тысячу франков за удостоверение личности. Фортнер кривится; но когда Вайгельт объясняет ему, что полицейский связан с коммунистическим подпольем и может быть полезен вдвойне, он требует встречи с ним.
8
Псевдоним, придуманный автором. (Прим. автора.)
Полицейского инспектора зовут Матьё; человек, через которого он связан с коммунистами, — Абрахам Райхман.
Треппер с уважением относится к Райхману-специалисту, но не доверяет Райхману-человеку; он тщеславен, неосторожен, часто высокомерен. Невозможно отказаться от услуг такого мастера, но чтобы его не занесло, приходится держать этого человека в узде. Пока шеф находится в Брюсселе, все идет хорошо. Но когда он, уезжая в Париж, знакомит Райхмана со своим заместителем Кентом — этим молокососом, — Райхман недоволен: «Что? Кент будет моим шефом? Но он же ничего не смыслит в этих делах». После облавы на улице Атребат Кента сменит Ефремов. Еще один профан, в сравнении о многоопытным Райхманом ничего собой не представляющий. Однажды он сообщает Ефремову, что познакомился с инспектором бельгийской полиции, который связан с Сопротивлением. Матьё сказал ему: «Вы делаете фальшивые документы? Зачем? Я вам буду доставать настоящие». Ефремов докладывает об этом Большому шефу и ждет распоряжений. Ответ получен немедленно: «Плохие «сапоги» [9] но свои, лучше новых, предложенных неизвестно кем. Прервите контакты». Ефремов слишком молод, чтобы заставить Райхмана подчиниться. Связь не прервана.
9
На профессиональном жаргоне «сапоги» — поддельные документы, «сапожник» — специалист по их изготовлению. (Прим. перев.)
Брюссельская служба абвера выбирает для Матьё псевдоним Карлос: разве организация, с которой они имеют дело, не кишит так называемыми латиноамериканцами?
По инициативе Райхмана организация нашла очень надежный тайник для передатчика: дом Матьё. Инспектор предлагает спрятать его у себя в гараже. Осмотрев место, Райхман дает свое согласие. Для обследования передатчика из Берлина прибывает группа специалистов. Предусмотрительно натянув перчатки, чтобы не оставить отпечатков пальцев, они разбирают его и фотографируют каждую деталь отдельно. По словам Фортнера, качество приемника их удивило. Этот передатчик русского производства оказался лучше немецкой радиотехники и даже лучше тех, что использовали английские агенты.
После осмотра передатчик снова положили в тайник. Абвер, предвкушая удачу, будет ждать, когда за ним придут. В следующий раз, когда в Брюсселе снова объявится «пианист», чтобы арестовать его, не придется прибегать к услугам специалистов функабвера.
Но Брюссель пока молчит. А у рояля «Красной капеллы» все тот же «пианист» — Херш Сокол.
Большой шеф боится за него. Опасаясь провала, подобного облаве на улице Атребат, он умоляет Москву принять во внимание угрожающую ему опасность, протестует против драконовского закона Центра: сначала разведданные, а безопасность агентов потом; настаивает, чтобы сеансы радиосвязи Сокола длились не более получаса. Напрасно: директор продолжает засыпать «пианиста» длиннющими радиограммами с вопросами, тогда как Большой шеф максимально ужимает свои донесения, чтобы сократить продолжительность передач.